Вообще Варнакова опекала меня как мама родная. Она в принципе по возрасту годилась мне в матери. А мне в то время так этого не хватало. Я же со своей матерью тогда не общалась, ты помнишь? Мы помирились, только когда Полина родилась. Ну и конечно, я была очень довольна, что так хорошо устроилась, что в Панькино не поехала. Жизнь была вольная — утром спи сколько влезет, пляж, прогулки по городу и по морю, после обеда идешь на работу — подготовка к вечеру, репетиции, вечером — танцы, а после — ансамбль частенько гудел в нашей общаге. Единственная отрицательная деталь — я была одна. Никого из ребят я близко к себе не подпускала. От Варнаковой я уже знала, что Толик — наркоман, соло-гитара Саня — голубой. Игорь крутил с певицей, а Рукавицын был старше меня на двадцать пять лет и звал дочкой, а посему отпадал и он. Искать приключений на стороне я остерегалась. Ну а в остальном жизнью была довольна. Меня даже в разные санатории стали приглашать — вечера вести. Однажды Варнакова попросила помочь ей вести вечер для медиков в одном доме отдыха. Они свой профессиональный праздник отмечали. Я была, естественно, на седьмом небе от такого доверия, и мы поехали. Это так далеко — через весь город проехали, а потом еще долго через горы. Вечер удался на славу. Ансамбль у них свой, а сценарий писала Варнакова. И вела она, а я только помогала — в основном призы выносила. Подай — принеси. Все были очень довольны. Медики гуляли до трех утра. Мы, естественно, домой не поехали. Нам выделили номер, и мы, усталые как черти, пошли спать. Вернее, это я была усталая и разбитая, потому что пришлось побегать, и с непривычки я раскисла. Варнакова же, напротив, была бодра, глаза блестели. Она выглядела скорее возбужденной, чем уставшей. Я даже позавидовала: в ее-то годы столько энергии!

Мне даже душ не помог — я сразу брякнулась на кровать и провалилась в сон, несмотря на то что директрису тянуло на разговоры. Она явно хотела поделиться какими-то мыслями, но я поступила невежливо и уснула, едва коснувшись подушки.

Проснулась я от весьма странных ощущений. Нет, вру, сначала был сон. Приснилось, что по мне ползает мохнатый паук. Я глаза еще не разлепила, как уже поняла: так оно и есть. Чьи-то руки шарили у меня под простыней и трогали мое тело. Я опешила. Хотя ничего удивительного — все перепились, многие медики были готовы завязать со мной интимные дела прямо во время вечера, не выходя из зала. Ты же помнишь, какая я тогда была — кровь с молоком. Бюстгальтер — третий номер еле-еле сходился. Ну, в общем, я завизжала. «Мама!» — ору, и «Люда Викторовна» (так Варнакову звали), и слышу только: «Тихо, тихо». Какое там тихо! Ты меня знаешь! Я тумбочку уронила, выключатель нашарила. И тут я ошалела. Стою на кровати, простыню в зубы засунула от ужаса: на моей кровати сидит Варнакова в одних трусах и как собака на меня смотрит: «Тихо, Лиза… Не бойся, Лиза». Это я, мол.

Я как идиотка подумала, бабе плохо. Ну, думаю, перепила на вечере и теперь помирает. Разбудить меня сразу не смогла, искала в темноте на ощупь.

— Что с вами? — говорю. — Врача вызвать? А она:

— Лиза, ты мне так нравишься, ты такая хорошая, такая красивая, Лиза, я тебя люблю.