Снаружи на пабе висела старомодная деревянная вывеска – оторванная голова в кепке Почтальона Пэта. Окна забиты листами фанеры. Облупившаяся краска на двери.

Напротив – заброшенный земельный участок под строительство жилого дома. Ограждение, сделанное из дешевой древесно-стружечной плиты, разрисовано граффити и предупреждающими об опасности надписями. Вывеска с выцветшими заглавными буквами, с неким даже художественным вкусом: «ЖИЛОЙ КОМПЛЕКС “ЛИФИБРУК” ОТКРЫТИЕ 2008». Возможно, не откроется еще целую вечность.

На тыльную сторону ладони шлепнулась капля. Потом еще одна. Капли небольшие, так, капельки. Прелюдия к мороси. Не могу припомнить, когда в последний раз ощущал дождь на своем лице. Посмотрел на небо. Темные низкие облака отражали натриевое сияние уличных фонарей, моросящий дождик с каждой секундой становился все сильнее.

Ветер поднялся, захлестал кнутом по улице, загремел проржавевшим металлическим забором, ограждавшим одну из сторон дороги, объявлениями «ОПАСНО! ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!», висевшими на нем. Заскрипел вывеской с оторванной почтальонской головой.

Да пошло оно все.

Я поковылял через дорогу, кряхтя от боли при каждом шаге, дернул дверь паба. Она открылась в небольшой тамбур. Свет пробивался сквозь мутные стекла внутренних дверей. Толкнул их и прошел внутрь.

Бог его знает, когда я последний раз был в «Голове почтальона». Наверное, это было тогда, когда нам пришлось здорово напрячься, чтобы арестовать Спенсера-Резака. Нас было человек пятнадцать, шесть из которых провели потом всю ночь в неотложной помощи, им там искромсанные лица зашивали.

Уже тогда это место было лачугой, а сейчас стало еще хуже. Две стены выскоблены до кирпича, куски деревянной опалубки ощетинились проржавевшими шляпками гвоздей, все еще державших в некоторых местах куски гипсокартонной облицовки. Покрытая шрамами барная стойка протянулась во всю длину комнаты, на ней в разных местах валялись пачки газет, ручки пивных кранов торчали под разными углами. Небольшая кучка инструментов – отвертки, гаечные ключи, молоток – лежала рядом с изящным фарфоровым кувшином с логотипом «Рейнджеров».

Большая часть деревянных стульев и столов была свалена в углу рядом с неработающим игровым автоматом, несколько оставшихся стульев расставлены полукругом у пары треног. Одна держала белую лекционную доску, другая – доску-флипчарт, обе разрисованы знаками подпунктов и стрелками.

Поясные фотографии всех семи жертв приколоты к стене рядом с туалетами. Над шестью из них прилеплены зернистые фотокопии написанных от руки писем. На этих листах бумаги не было белого цвета, только серый и зернисто-черный. Наверное, их копировали так часто, что рукописный текст расплывался и буквы налезали одна на другую. Над автоматом с сигаретами подвешен телевизор с блестящим плоским экраном, внизу, на полу под ним, разводы гипсовой пыли.

И ни одной живой души.

Я бросил свой пластиковый мешок на ближайший стол:

– Эй!

Откуда-то из-под барной стойки донесся голос, густой и хорошо поставленный:

– А, вы как раз вовремя. Будьте умницей, передайте мне разводной ключ.

Умницей?

Я подошел к бару, взял из кучи инструментов разводной ключ. Взвесил в правой руке, шлепнул о ладонь левой. Очень даже подходящая вещь для того, чтобы оформить кому-то сотрясение мозга. Правда, сначала нужно до него добраться.

Поставил здоровую ногу на металлическую подножку, приподнялся. Перегнулся через барную стойку, посмотрел вниз.

На полу на спине лежал высокий мужчина, рукава хрустяще-белой рубашки закатаны по локоть, розовый галстук засунут внутрь, между двумя пуговицами.