– Вы поступали со мною непростительно дурно.

– Nain!

– Вы поступили зло, упрямо, узко…

– Nain!

– И наконец, бесчестно!..

– Nain!

– Вы отравили мое спокойствие, вы лишили меня возможности откровенных отношений с моими родными, сделали всех детей лютеранами, когда они должны были быть русскими.

– Nain!

Очевидно, ей теперь хоть кол на голове теши – она все будет твердить свое «nain».

Я приложил глаз к одной из резных продушин сушильной стены, чтобы посмотреть на ее лицо. Я хотел видеть, какое оно теперь имеет выражение, – и оно меня неприятно поразило. Это лицо ясно говорило, что Аврора не желает знать никаких доводов и что к справедливости или к рассудку в разговоре с нею теперь взывать напрасно. Она видела только то, что хотела видеть, и шла к тому, чего хотела достигать. Все это можно бы принять за тупость, но такому заключению противоречил быстрый и умный взгляд ее изящных серых глаз и чертовски твердое выражение подбородка.

Произнося слово «nain», она точно что-то отгрызала и, откусив, даже не смыкала губ, а оставляла их открывши, чтобы опять еще и еще раз что-то перекусить и бросить. Ее белые, правильные зубы были оскалены, как у рассерженного зверька.

Она говорила стоя, поворотясь к собеседнику спиною, и судорожно копала и расшвыривала землю палкою своего серого кружевного зонтика с коричневой лентой.

Моряк сидел на одной из скамеек; но когда Аврора на все его доводы ответила «найн», он порывисто встал и сказал:

– Ну, хорошо. Довольно. Я не буду с тобою более спорить. Я тебя даже очень благодарю. Твое жестокое упрямство послужит мне в пользу… Когда я буду от вас далеко… и один… и когда мне станет о вас скучно… я вспомню тебя вот такою, какой вижу теперь… и мне будет легче.

– Nain!

– Как это «найн»?.. Я тебе сказал: мне будет легче.

– Nain!

– Почему «найн»?

Аврора полуоборотилась к нему и, топнув ногою, произнесла придыханием:

– Потому, что ты меня будешь вспоминать не такою!

Офицер улыбнулся и, тихо встав с места, взял и поцеловал руку Авроры.

– Ты права, – проговорил он, поцеловал ту же руку вторично и добавил, – но знай, Аврора, что ты сегодня самая противная, самая упрямая немка.

– О, я думаю! – отвечала, так же улыбаясь и пожав плечами, Аврора. – Ведь это только мы, упрямые немки, и имеем дурную привычку доделывать до конца свое дело. He-немка наделала бы совсем другое, – у нее тут были бы и слезы, и угрозы, и sacrifice[20 - Жертва (франц.).] или примирение ни на чем, до первого нового случая ни из-за чего. Да, я немка, мой милый Johann!…[21 - Иоганн (нем.).] я упрямая немка:

– И очень красивая, черт возьми, немка!

– Да, да, да! «Черт кого-нибудь возьми» – я и довольно красивая немка.

Он опять взял ее руку и проговорил:

– Но уступи же мне хоть что-нибудь.

– Ничего!

– Ну так и я же поставлю на своем: я буду звать вашего Гунтера – Никиткой.