Ну, значит, вышка будет такой, что даже слепой сможет её найти. Обдумав, сей момент, он успокоился, и занялся повседневными делами, от которых никак не уйти, но уже не переживая за свою честь мундира.

Глава 23. Соучастники

Интерлюдия. Мабетта.

Красивая и страстная, имеющая роскошную фигуру, являвшуюся результатом смешения крови негритянской расы и арабской народности, Мабетта в полной мере осознавала свою исключительность, и всюду ею пользовалась, переходя из рук в руки, как переходящий и желанный приз.

При всех достоинствах, природа наградила её ещё и умом, что явно было лишнее в то время. Юная Мабетта, сначала не оценила это, но, перевалив восемнадцатилетний рубеж, осознала, что красотой и умом можно добиться гораздо больше, чем просто красотой.

Особенно, она это почувствовала, когда попала в руки, сначала Мамбы, а потом, в заботливые и нежные, конечности Луиша. Португалец холил и лелеял её, и потакал всему, что она хотела. А когда он капризничал, как ребёнок, она давала ему грудь. Ничто так не успокаивает злых и раздражённых мужчин, как мягкая или упругая женская грудь, вовремя сунутая ему в рот. Но он ей не нравился.

Не нравился потому, что, несмотря на способность выживать везде и всюду, и, будучи сильным мужчиной, и физически, и морально, он таял, словно воск, от её красоты, и становился мягким, как тюфяк. Это ей и не нравилось в нём.

Мабетта многое успела повидать, но боялась пока только одного. Этим кто-то был Мамба. Его умные и насмешливые глаза, казалось, видели её насквозь, пресекая все её интриги, и попытки отодвинуть в сторону Нбенге.

Высокий и сильный, с некрасивым жестоким лицом, и выделявшимися на нём большими губами, но очень умными глазами. Глаза – зеркало души. Эти самые его глаза, отражали всю его сущность, и выдавали много эмоций, но не поверхностных, а глубинных.

Исподтишка наблюдая за ним, Мабетта не раз замечала его задумчивость, наплевательское отношение к женщинам, и при всём этом, отсутствие животной жестокости. Но его требовательность, работоспособность, и постоянные изменения жизни, которые он навязывал остальным, пугали своей нелогичностью и необычностью.

Казалось, он знал всё: как рожают женщины, как срастить кости, чем можно отравиться, и чем спастись от отравления, и как можно жить лучше и комфортнее. Особенно, пугало последнее, ведь он знал то, что не знали арабские предки Мабетты, и это пугало, до дрожи. Казалось, в нём жило два человека.

Он не боялся молний, наводнения, болезней. На все вопросы у него всегда был ответ. Повитухи шептались, что он самый сильный колдун, из тех, о ком они, когда либо, слышали. А он продолжал быть непонятным, ведя себя, то, как ребёнок, то, как старый, древний дед. Он был, то страшным, то весёлым, но чаще всего – страшно-весёлый, часто разговаривающий на грубом чужом языке. Особенно он любил ругаться на этом языке. Одну из фраз она запомнила – «Ну и дебилы». «Дауны бестолковые», «Ленивые балбесы», остальные фразы он говорил очень быстро, и она их не запомнила, но они, в основном, начинались на «Что за…», и, явно, были грязными ругательствами.

А Мапута, которая была предана ему, до последнего мига своей жизни, как-то шепнула Мабетте, что в нём живёт сильный дух, который случайно оказался в его теле. Он пришёл случайно, но решил остаться, чтобы спасти их всех от ужасного Вуду, и от белых людей, которые отовсюду стали проникать в Африку, убивать и эксплуатировать негров. С теми словами она и умерла.

Мабетта не сомкнула тогда своих глаз всю ночь, дрожа от страха и всматриваясь в ночь, боясь увидеть белые белки злых глаз Мамбы. Унган, он унган, – шептала она вслух.

После смерти Нбенге, он резко изменился, и, постоянно прятавшаяся от него, Мабетта замечала его тоскливый взгляд, устремлённый в никуда.