Выгодно обменяв свои товары и списанные винтовки на слоновую кость, шкуры, ценные породы дерева и контрабандные алмазы, он спустился на плоскодонном кече по Убанге к реке Конго, а потом, по ней добрался до французского Леопольдовилля (Браззавиля).

Можно было бы остановиться и в бельгийской Киншасе, но бельгийский король Леопольд II был ужасно жаден, и такого же склада людей приветствовал на своих необъятных колониальных территориях.

С французами всё было гораздо проще. Старые враги и соперники, много болтали, бесконечно торгуясь и похваляясь своими приобретениями, но цену сильно не сбивали, так что фон Штуббе смог продать половину своего запаса слоновой кости, и реализовать почти все шкуры, цены на которые, были едва ли не больше, чем в немецкой Дуале.

У «лягушатников» всегда был спрос на дорогие меха и прочие редкости, и смысла тащить их до своего порта абсолютно не было, тем более, что кеч приходилось оставлять у причала в Браззавиле. Дальше, путь для него к Атлантическому океану был закрыт, из-за порогов Ливингстона, и всё приходилось тащить по караванному пути на себе, и вьючных животных.

Вьючные животные были дорогими, и требовали бережного отношения к себе и хорошего ухода, что в условиях Африки было дорого, гораздо дешевле использовать труд носильщиков, набранных из близлежащих племён.

И хоть рабство было давно отменено, но можно же было оплачивать труд негров только едой, «добрым» словом и мнимой заботой. И даже преподносить «богатые» подарки, вроде связки бус, сделанные немецкими стеклодувами, по цене одной марки за килограмм. Дарить отличные, слегка ржавые, сточенные наполовину, ножи, купленные старьёвщиком, где-нибудь в Гамбурге у домохозяек, по цене два пфеннинга за штуку.

Оплатив аренду простоя у причала, и выплатив жалованье своей разнокалиберной команде, Феликс сошёл с корабля на берег, взяв с собой только десять человек, наиболее доверенных лиц. С ними ему предстояло тащить остаток слоновой кости и другие товары, которые он должен был доставить в Дуалу, крупный портовый город в немецком Камеруне. Для этого следовало нанять носильщиков, узнать новости, ну, и решить пару мелких вопросов, за один из которых он решил взяться сразу же.

Отдав приказ на разгрузку корабля, поиск носильщиков и информации по срокам убытия ближайшего каравана, он отправился к зданию местной почты, располагавшейся недалеко от речного порта, в которой находился и телеграф.

Здание почты представляло собой типичное здание колониальной эпохи. Сделанное из жёлтого кирпича, оно было одноэтажным, приземистым, и крепким. По его периметру находились узкие окошки, больше напоминавшие бойницы, что было недалеко от истины, и несло в себе отчётливую функциональность и суровую необходимость жизни в дикой стране.

Здание находилось в тени больших деревьев, закрывающих его своей густой кроной от испепеляющего зноя, и смягчающих жаркий и влажный климат Экваториальной Африки.

Открыв тяжёлую толстую дверь, увенчанную массивной медной дверной ручкой, с изображением льва, вставшего на дыбы с оскаленной пастью, он вошёл в прохладное помещение. Внутри было довольно светло. Солнечный свет, пробиваясь сквозь узкие, но многочисленные, окошки, заливал всё пространство своим светом, не давая темноте ни одного шанса, но, в то же время, и не ослепляя всё вокруг.

Подойдя к высокой стойке из красного дерева, он посмотрел поверх неё на сосредоточенного француза, с загорелым до черноты лицом, довольно субтильного телосложения, с всклокоченными волосами на вытянутом черепе, и сказал.

– Приветствую вас, Франсуа! Как ваши дела и здоровье?

Вышеупомянутый Франсуа, который в это время что-то сосредоточенно читал, перекладывая различные бумажки с места на место, и шепча по-французски различные утончённые ругательства, поднял голову, и его светло-карие глаза уставились в ледяные глаза Феликса.