Общаться с ним мне становилось все труднее. Не потому, что яд его шуточек задевал меня, а потому, что каждый возраст требует все же какого–то своего ритма и своих обрядов, иными словами, собственной степени серьезности отношения к жизни. Виктор раздражал меня неуемным словесным мельтешением, заквашенным на самолюбовании, а я его, видимо, — нежеланием понять красоту и поэзию его существования. Чтобы не разругаться вдрызг, мы, словно по молчаливому соглашению, совсем перестали встречаться…

Прошло много времени, наверное, несколько лет, как вдруг Виктор позвонил и, будто мы расстались вчера, сообщил, что у него ко мне «маленькое дельце».

Мы встретились в кафе у метро «Октябрьская», сидели, тянули разбавленное пиво, скованные оба тягчайшей из разобщенностей — общим прошлым. Виктор рассказал, что он вполне благополучен, недавно женился, работает в хорошем институте, скоро собирается защищать диссертацию. Я не знал: верить или не верить. Какая–то искра — не то вопрос, не то издевка нет–нет да и мелькала в глубине его глаз. Он выглядел усталым и похудевшим. В конце концов достал из портфеля пухленькую папку и протянул мне, пояснив, что это кое–какие «чисто беллетристические» его «писульки». При этом не преминул добавить и что–то насчет «инженеров человеческих душ», к которым я — хе–хе! — отношусь.

Начал читать я с опаской, потом увлекся и одолел рукопись взахлеб. Вероятно, сказалось личное и давнее знакомство с автором. Со страниц своих заметок Виктор представал и таким, каким я его помнил, и совсем иным, более человечным и мудрым, что ли. Он старался быть искренним, хотя и впадал порой в кукование. При чтении несколько раз возникало неприятное ощущение, точно меня заставляют подглядывать в щелочку. Буквально через абзац проскальзывали его уязвленное, гипертрофированное самолюбие, неудовлетворенность пропорцией между желаемым и осуществленным, прищуренный взгляд на людей; и тут же рядом — чистосердечное стремление освободиться от каких–то душащих его пут. Да, это был он, мой давний приятель, и в его чертах я с печалью узнавал черты некоторых других людей моего поколения, живущих как бы с завязанными глазами.

Я позвонил Виктору и довольно официально сказал, что лично мне материал представляется любопытным и я бы даже попробовал его опубликовать, но меня смущает избыток сугубо интимных деталей. «Наплевать! — ответил он резко, но, подумав секунду, добавил: — Измени по дружбе фамилию и валяй делай что хочешь». И опять, как в детстве, скользнуло в его тоне что–то отвратительное и одновременно странно притягательное. Я почему–то подумал в тот момент, что если Виктор и будет когда–нибудь счастлив, то вряд ли будут счастливы его близкие.

Итак, с разрешения Виктора Семенова предлагаю вниманию читателя его записки, которые с натяжкой можно назвать «отчетом об одной служебной командировке».

Ан. Аф.

В этот южный полукурортный городок я приехал поздно вечером, а в гостиницу попал уже ночью. Смешно сказать — заблудился. Спрашивать у кого–то, где гостиница, разговаривать, — не хотелось, и я последовал за основной массой прибывших, полагая, что таким образом выберусь хотя бы на главные улицы, к центру, но ошибся. Бодро шагая за людским потоком, я вскоре очутился у высокого каменного забора пансионата «Здоровье» и, как баран, долго, с любопытством разглядывал чугунные ворота.