Сердце гулко стукнуло. Неужели все промелькнуло в мгновение, в один сердечный удар? В глазах потемнело…

    И тут разом погасли все приборы спутниковой связи и навигации. Кое-как поднявшись, я увидел, что «Некрасов», окруженный стеной как-то странно пульсирующего мрака, висит над водой, освещаемый сверху тусклым мертвенно-серым светом, висит вопреки всем законам физики, а высоко ли? - я же не летчик…

    Вспоминая потом этот миг, я так и не смог понять, что увидел - то ли подвешенный в воздухе лайнер вращался в центре неумолимо сужающегося черного туннеля, то ли сам туннель - внутренность чудовищного смерча - вращался вокруг корабля, все глубже затягивая его в свою пасть. И чем ближе становилась клубящаяся черная стена, тем ярче разгорался над нами серый свет, становясь сперва просто белым, потом ослепительно-белым, фиолетовым…

    Черный туннель коснулся корпуса. Полыхнула фиолетовая вспышка… и чернота вокруг исчезла.

    Сердце стремглав рванулось вверх, телу стало легко-легко, как будто пропал вес, и вдруг махина лайнера с невообразимым грохотом ударилась о воду. Над бортами вспухли, поднявшись метров на двадцать выше мостика, два высоченных водяных вала, и медленно схлынули в стороны. Почти целиком погрузившийся в воду, «Некрасов» замер на дне выбитой падением морской ложбины, и начал нерешительно всплывать.

    Нас вновь швырнуло на палубу мостика. Удар был так силен, что я едва не потерял сознание, и первое мгновение не мог понять ни где я, ни что со мной. Секунд через десять я кое-как поднялся, бросил взгляд за окно и… живем!!!

    Очевидно, упали мы не с очень большой высоты, иначе корпус попросту не выдержал бы такого удара. «Некрасов» снова болтался на волнах, вот только левый прожектор погас, да черт с ним, с прожектором! Главное, исчез давящий животный ужас, только все еще сосало под ложечкой, да и не мудрено после всего пережитого…

    Неуправляемый пароход начало ощутимо разворачивать бортом к волне, и я бросился к пульту, но меня опередил поднявшийся на ноги Колька. Лицо его заливала кровь из ссадины на лбу, а взгляд стал ошарашенно-безумным, но руки прекрасно помнили свою работу, и лайнер стал возвращаться на курс.

    Радость оказалась преждевременной. Привычный и едва слышимый гул двигателя оборвался. Погас свет, через секунду вспыхнули лампы аварийного освещения. Колька все еще пытался овладеть положением, не в силах понять тщетности своих усилий.

    -  Машинное! - хрипло, не узнавая своего голоса, прокричал я в микрофон внутренней связи, и не получил ответа. - Машинное!!!

    Кто-то сзади навалился на меня, а я все продолжал звать, пока чей-то голос не прохрипел из динамика:

    -  Есть машинное! Что у вас стряслось?

    Тот, сзади, оттолкнул меня и рявкнул во всю мощь капитанского голоса:

    -  Машинное! Мать вашу! Что с двигателем? Вам что, жить надоело?! Так вас и так!!!

    Я никогда не видел Жмыха в таком гневе. Он рвал и метал не хуже Зевса-Громовержца, и, окажись тот здесь, испепелил бы его одним взглядом. Все предыдущие разносы, которыми он подвергал то одного, то другого провинившегося, по сравнению с нынешним походили на нежную отцовскую ласку.

    -  Не знаю, - огрызнулись в ответ. - Похоже, полетели лопатки турбины. Нам нужен врач. Срочно! Генка Карамышев упал на вал. Что у вас был за удар?

    Кэп замолчал. Грудь его ходила ходуном, лицо побагровело настолько, что, казалось, его вот-вот хватит удар. До меня вдруг дошло, что падение наверняка не прошло бесследно не только для двигателя.