До Переделкина им оставалось совсем ничего.

Двое его людей лежали на земле связанные.

— Живые, живые, — тут же уверил его Андрей Подберезский.

Автомат смотрел в сторону полковника.

— Руки опустить можно, наконец?

— Конечно.

Теперь Савельев увидел и Комбата.

— Оружия при мне нет.

— А могли бы и взять, — усмехнулся Рублев и указал на рацию, закрепленную на поясе Савельева. — А теперь при мне передадите своим ребятам, чтобы ничего не предпринимали. Пока вы им не прикажете… Погоди, полковник, знаю я ваши хитрости.

Небось, договорились с ними о нескольких формулировках. По одной они должны будут дожидаться, а по другой — броситься в наступление. Скажешь им:

"Приказываю всем оставаться на прежних позициях.

До моего возвращения или до нового приказа ничего не предпринимать ".

— Хорошо.

Савельев взял в руки рацию и связался с заместителем, слово в слово повторив сказанное Комбатом.

— А теперь и поговорить можно.

Можно сказать, что полковник Савельев в своей жизни насмотрелся всякого. Со всякими людьми ему приходилось сталкиваться. Но Рублев и Подберезский абсолютно не походили на бандитов, способных удерживать в заложницах женщину.

— Рублев, — сказал Комбат и по привычке протянул руку.

Точно так же по привычке Савельев пожал ладонь и назвался:

— Полковник Савельев.

Оба мужчины недоуменно смотрели на свои ладони, скрепленные рукопожатием.

— А это Подберезский, Андрюша.

— Какие ваши условия?

Савельев между разговором осматривался, стараясь понять, сколько здесь людей, какое есть вооружение, есть ли на территории машины.

— Никаких у нас условий нету, полковник.

Рублев сел на деревянную лавку под навесом, отставил автомат, закурил.

— Заложница здесь?

— Сивакова, что ли? — Комбат кивнул. — Позвать, может?

Савельев растерялся. Никаких условий ему не ставили. Обещали предъявить заложницу так, как будто, речь шла о том, чтобы негромко позвать ее из соседней комнаты.

— Дурная история получилась, — вздохнул Комбат, — и теперь выпутываться из нее нам придется вместе.

— Не понял? Да, кстати, я сказал своим, что если через двадцать минут я не выйду или не отзовусь по рации, чтобы начинали штурм.

— А сколько прошло?

Это Савельева тоже покоробило. Уж кто-кто, а террористы должны были бы следить за временем.

— Пять минут.

— Значит так, полковник, ты меня не перебивай, а я тебе расскажу все, что знаю. Тогда и будем думать вместе.

Рублев сказал это после того, как тщательно изучил удостоверение Савельева.

— Ребят развязать надо. Что они, словно бандиты какие, связанные лежат? — предложил Подберезский.

— Если дали себя захватить, пусть полежат.

Я слушаю, — сказал Савельев, глядя на секундную стрелку, которая, неровно дергаясь, бежала по циферблату.

Рублев без утайки рассказал полковнику Савельеву все, что знал сам. И об убитых братьях-близнецах, и о Стрессе, о Щукине, о Трубе, о том, как попал он с Подберезским на склад, как дали себе обет отомстит!; за убитых товарищей.

— А теперь, полковник, сам решай, что делать будем.

Савельева особенно умилило это «делать будем»

Как будто бы он уже дал согласие действовать с Комбатом заодно. По закону, по правилам, следовало бы надеть на Подберезского и Рублева наручники. Следовало отвести их в следственный изолятор, а там пусть следователи и суд разбираются: действовали ли они в рамках обороны, какие законы нарушали и какой срок им светит.