— Ну, что ж, граф Сильван, — отозвался отец, останавливаясь перед сыном (отец и сын считали необходимым титуловаться взаимно и при самом обыкновенном разговоре). — Что же? Был ты у моего шляхтича в Вульках?

— А! Был!

— Просил его учтиво, как я тебе говорил?

— Просил! — ответил молодой человек, улыбаясь и поглаживая усишки.

— Но был ли учтив? — спросил Зигмунд-Август с ударением.

— Что ж это за вопрос, граф?

— Потому что, видишь ли, ты не всегда одинаково учтив, а с этой маленькой шляхтой надо все на тонкостях!

— Разве я не знаю? Но все вышло превосходно: ел пригорелых и жестких цыплят с кислой сметаной, un mets champкtre , солонину с салатом, ел пирожки, смотрел лошадей пана Курдеша. Que voulez-vous de plus ?

— Ну, а хвалил ли их?

— Разумеется! И в самом деле, у него есть одна сивая кляча польско-восточной породы, очень красивая.

— И он не подарил ее тебе? — спросил старый граф.

— Я думал, что он догадается это сделать, но нет.

— Надеюсь, однако ж, что он должен был обнаружить и радость, и признательность за твое посещение.

— Как мог и как умел обнимал колени.

— Видел и дочку?

— Как же, и сивку, и дочку.

— Что ж это за созданье? Говорят, недурна?

— Да, хорошенькая! Хорошенькая, но простая девчонка, грубее и необразованнее горничных моей матери, которые читают романы Сю.

— Надеюсь! — заметил отец с улыбкой.

— Шляхтич, разумеется, приедет.

— Само собою. Благодарю тебя, что послушал меня и был учтив.

Сын только пустил дым, закурив сигару, поправил ее, опустился глубже на канапе и заложил ногу на ногу. Отец сказал через минуту:

— У. нас будет сегодня множество народу различных состояний, званий, значения и общественного положения…

Сын смотрел только, зевая, и ждал, что скажет ему отец дальше.

— Друг мой, — кончил Зигмунд-Август Дендера, — постарайся быть со всеми предупредительно вежливым.

— Разве я был когда-нибудь и с кем-нибудь невежлив?

— Не скажу этого, но видишь ли, в учтивости есть множество теней и оттенков, граф.

— Сколько людей, столько учтивостей.

— Отчасти ты прав, но у себя дома следует быть для всех радушным хозяином, заискивающим и предупредительным.

— Заискивающим?

— Я, может быть, выразился слишком сильно, — продолжал отец, — но пойми общий смысл моего совета.

— Ты ведь знаешь очень хорошо, — возразил сын небрежно, — что в моем убеждении все равны, и рождение…

— Ах, оставь ты меня с вашими новыми теориями, меня ведь уж не переделаешь.

Молодой граф только улыбнулся. Надо заметить, что для пущей важности, для придания себе колорита современности Сильван, по возвращении из-за границы, разыгрывал недурно роль демократа и прогрессиста. В чем именно состоял, по его мнению, прогресс — положительно неизвестно; да, кажется, и сам он не умел или не хотел объяснить себе этого. Играл, пил, ел, гулял он, как все, с тою только разницею, что делал все это как-то неохотно, скучая, зевая и кобенясь. Говорил при этом очень много о равенстве людей, прогрессе, духе времени и между тем везде лепил себе гербы: на визитных карточках, на пуговицах, на сигарочницах, на ливрее своего грума и лакея, на конской сбруе, наряжал в гербы и вещи, и зверей, и людей. Низших себя (по его убеждению) не считал Божиими созданиями; все это не мешало ему, однако ж, развалившись на канапе, ораторствовать о прогрессе, о цивилизации, о варварстве нашего края, об угнетении крестьян, о будущем упадке всякой аристократии.