|
От души сожалею, но мистер Смит должен меня понять. Мистер Смит вторгся в наш диалог так резко, как я от него не ожидал: — Но разве вы не можете выяснить, какое ему предъявлено обвинение? — Обвинение? — Да, обвинение. — Ах, обвинение... — Вот именно, — сказал мистер Смит. — Какое ему предъявлено обвинение? — Но ему могут и не предъявить никакого обвинения. Зачем ожидать худшего? — А зачем же тогда держать его в тюрьме? — Я не в курсе этого дела. Вероятно, властям надо в чем-то разобраться. — Тогда надо вызвать его в суд и отпустить на поруки. Я готов внести за него залог, если сумма будет приемлемой. — На поруки? — переспросил министр. — На поруки... — Он обратился ко мне, умоляюще взмахнув сигарой. — А что такое — вмести залог? — Это своего рода ссуда государству на случай, если заключенный сбежит от суда. Сумма может быть довольно солидная, — пояснил я. — Надеюсь, вы слышали о Habeas Corpus? [английский закон, предоставляющий заинтересованным лицам право просить о доставке в суд заключенного для проверки мотивов лишения свободы] — сказал мистер Смит. — Да. Да. Конечно. Но я забыл латынь. Вергилий. Гомер. Увы, нет времени освежать свои знания. Я сказал мистеру Смиту: — Считается, что в основу здешнего законодательства положен кодекс Наполеона. — Кодекс Наполеона? — В нем есть кое-какие отличия от англосаксонских законов. В частности... — Но прежде чем арестовать человека, ему надо предъявить обвинение! — Да. В свое время. — Я быстро заговорил с министром по-французски. Мистер Смит плохо понимал язык, хотя миссис Смит и одолела уже четвертый урок по самоучителю. — Мне кажется, что тут допущена политическая ошибка. Кандидат в президенты — личный друг этого Джонса. Зачем вам восстанавливать его против себя как раз перед поездкой в Нью-Йорк? Вы же знаете, что в демократических странах стараются ладить с оппозицией. Если дело это не имеет государственной важности, вам, по-моему, стоит устроить мистеру Смиту свидание с его другом. В противном случае он, несомненно, заподозрит, что с мистером Джонсом... плохо обращаются. — Мистер Смит говорит по-французски? — Нет. — Видите ли, полиция могла и превысить свои полномочия. Мне бы не хотелось, чтобы у мистера Смита создалось нелестное мнение о наших полицейских порядках. — А вы не могли бы заранее послать надежного врача, чтобы он... навел порядок? — Там, конечно, нечего скрывать! Но ведь бывают случаи, что заключенные плохо себя ведут... Я уверен, что даже в вашей стране... — Значит, мы можем рассчитывать, что вы замолвите словечко вашему коллеге? И я бы посоветовал, чтобы мистер Смит передал через вас некоторую сумму — конечно, в долларах, а не в местной валюте — в возмещение за те увечья, которые мистер Джонс мог нанести полицейскому. — Я сделаю все, что смогу. Если об этом деле еще не доложили президенту. Тогда мы бессильны... — Понятно. Над головой министра висел портрет Папы-Дока — портрет Барона Субботы. Облаченный в плотный черный фрак кладбищенского покроя, он щурился на нас сквозь толстые стекла очков близорукими, невыразительными глазами. Ходили слухи, будто он любит лично наблюдать, как умирают медленной смертью жертвы тонтон-макутов. Взгляд у него при этом был, наверно, такой же. |
