|
— Они платили вам деньги. — Кто видел эти деньги? Папа-Док научил нас одному: жить без денег. — Приходите в субботу обедать, Филипо, я познакомлю вас с единственными нашими туристами. — Нет, в субботу вечером я занят. — Во всяком случае, будьте осторожны. Я бы предпочел, чтобы вы снова принялись за стихи. На его лице сверкнула злая белозубая улыбка: — Гаити воспето в стихах раз и навсегда. Вы их знаете, мсье Браун. И он продекламировал: Quelle est cette ile triste et noire? — C'est Cythere, Nous dit-on, un pays fameux dans les chansons, Eldorado banal de tous les vieux garcons. Regardez, apres tout, c'est une pauvre terre. [Что за остров, печальный и черный? Он в песнях воспет. Он Киферою назван, легендами приукрашен. Эльдорадо банальное всех чудаков. Приглядитесь к нему, ведь такой нищеты больше нет. (пер. — В.Корнилов)] Наверху отворилась дверь, и один из les vieux garcons [здесь: старых чудаков (фр.)] вышел на балкон номера-люкс «Джон Барримор». Мистер Смит взял с перил свои купальные трусы и выглянул в сад. — Мистер Браун! — позвал он. — Да? — Я поговорил с миссис Смит. Она считает, что я немножко поторопился с выводами. Ей кажется, что надо проверить, не ошибся ли я насчет министра. — Да? — Поэтому мы еще здесь поживем и попытаемся что-то сделать. Я пригласил доктора Мажио на субботу обедать, чтобы познакомить его со Смитами. Мне хотелось показать Смитам, что не все гаитяне — политические дельцы или палачи. К тому же я не видел доктора с той ночи, когда мы прятали труп, и не желал, чтобы он думал, будто я избегаю его из трусости. Доктор пришел как раз, когда выключили свет и Жозеф зажигал керосиновые лампы. Он слишком сильно выкрутил фитиль, и язык пламени, взметнувшийся в ламповом стекле, распростер тень доктора Мажио по веранде, словно черный ковер. Он и Смиты поздоровались со старомодной любезностью, и на миг мне почудилось, будто мы вернулись в девятнадцатый век, когда керосиновые лампы светили мягче, чем электрические, и наши страсти — как нам теперь кажется — тоже не были такими накаленными. — Мне нравится кое-что во внутренней политике мистера Трумэна, — сказал доктор Мажио, — но вы уж меня извините, я не стану делать вид, будто я в восторге от войны в Корее. Во всяком случае, для меня большая честь познакомиться с его противником. — Не слишком опасным противником, — сказал мистер Смит. — Мы с ним разошлись не только по вопросу о войне в Корее, хотя само собой разумеется, что я против всяких войн, какие бы оправдания для них ни находили политики. Я выставил против него свою кандидатуру, защищая идею вегетарианства. — Я не знал, что вегетарианство играло роль в избирательной кампании, — заметил доктор Мажио. — К сожалению, не играло, кроме разве что одного штата. — Мы собрали десять тысяч голосов, — сказала миссис Смит. — Имя моего мужа было напечатано в избирательных бюллетенях. Она открыла сумочку и, порывшись там, вытащила избирательный бюллетень. Как и большинство европейцев, я плохо знал американскую избирательную систему; у меня было смутное представление, что там выдвигается два или самое большее три кандидата и избиратели голосуют за одного из них. Я понятия не имел, что в бюллетенях большинства штатов фамилии кандидатов в президенты даже не значатся, а печатаются только фамилии выборщиков, за которых и подаются голоса. |
