Приключение конечно, но все равно — рутина. В ГППД все рутина. Заклинило дверь, напали аборигены, напали аборигены, заклинило дверь… Приключения тела. Взрослые солидные люди в Группу Поиска Потаенных Дверей не идут. У них свои взрослые солидные дела, и они знают, что эти чужие миры в сущности своей достаточно однообразны и утомительны. Конечно, если тебе двенадцать лет, если ты ничего толком не умеешь, если доминантой твоего существа остаются не голова, а руки да ноги, то тогда, конечно. Тогда выбирай в стене потаенную дверь, раскрывай ее и иди себе. Открывай планету, называй ее собственным именем, сражайся с чудовищами, буде таковые найдутся, вступай в контакты, буде найдется с кем, робинзонь помаленьку, буде никого не обнаружишь…

Яркая черная вспышка озарила все вокруг, и сейчас же над обрывом загрохотало, зашипело, затрещало. Данька обернулся. Он уже знал, что случилось, только не понимал почему, и он не удивился, когда увидел на том месте, где только что была дверь, клубящийся столб раскаленного дыма, гигантским штопором уходящий в черную небесную твердь. Что же теперь будет? Мама…

Он повернулся спиной и пошел прочь вдоль скалы; все вокруг было покрыто чернотой. Он мельком подумал, что Черный огонь может нагнать его, и полез на скалу, но вдруг остановился, прислушиваясь. Где-то рядом раздавался монотонный глухой голос. И он приближался. Через минуту он появился — бессмысленно огромный, горячий, смрадный, попирающий воздух чудовищными крыльями, не летел, не парил — пер, горбатый, неопрятный и опасный — перевалился через скалу и попер дальше, заливая долину Черным огнем и все рычал, взревывал, постепенно затихая в отдалении. Данька перевел дух. Он был потрясен. Ничего столь нелепого и жалкого он не видел никогда в жизни. Может, догнать его? — подумал он. Остановить, погасить Черный огонь… Нет, сказал Данька. Не хочу я с ним связываться. Не люблю я злых животных и недобрых нечеловеков. И вдруг он ощутил, что на него смотрят. Он вовремя подавил в себе желание резко повернуться, сосчитал до десяти и неторопливо, заранее улыбаясь, повернул голову. На него смотрело длинное темное лицо с унылыми большими глазами, с уныло опущенными углами губ.

— Данька! — сказал Данька, тыча себя в грудь. — Дань-ка! Меня зовут Данька! — Для большей убедительности он ударил себя в грудь, как разъяренная горилла. — Данька!

— Дань-кхха! — сказал незнакомец со странным акцентом, ткнул себя в грудь и сказал: — Лэн. Лэн Гаал.

Когда Данька и Лэн подошли к городу, им навстречу вышел патруль.

— Докладывает младшина сто тридцать четвертого отряда, младший воспитуемый Лэн. На горе задержан вот этот человек. По всем признакам — сумасшедший, разговаривает непонятно, ходит, как изволите видеть, в плавках.

Данька улыбнулся, постучал себя ладонью по груди и произнес «Данька».

Начальник караула гоготнул, его напарник захихикал. Лэн не сразу понял, в чем дело, а потом сообразил, что на воровском жаргоне «дань-кха» означает «проглотил меч».

— Ладно, идите, — ответили хором караульные и пропустили их. А сами запели песню:

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГВАРДЕЕЦ

Окончив инструктаж, господин ротмистр Ивон распорядился:

— Младший воспитуемый Лэн, останьтесь. Остальные свободны.

Ивон некоторое время разглядывал Лэна, насвистывая старинную солдатскую песню «Уймись в Москве мамаша». Ивон был приземист, темнолиц и груб, как настоящий вояка, имел даже три медали «За ярость в Черном огне», и, не в пример сдержанному ротмистру Шоки, никогда не считал нужным скрывать свое настроение.