– Я забыл.

– Это нормально? – повторила она, крепче ухватившись за лацканы пиджака, слегка встряхивая своего непослушного кавалера.

– Не… не знаю, – ответил он. – Я был влюблен только однажды.

– В кого?

– В тебя… дурочка.

Он сказал то, что от него требовалось, но прежней убежденности не прозвучало в его голосе. Не то что сорок семь лет тому назад.

– В таком случае, – смягчилась она, – я разрешаю тебе лечь со мной в постель – в гостиничную постель.

И он пришел к ней в ту ночь, и она спала, прижавшись к нему спиной, они делили одну подушку на двоих, и руки их, переплетенные пальцы покоились на ее животе.

Утром Андреа ненадолго отлучилась, наведалась в контору адвоката в Шиаду. Юрист передал ей деревянную шкатулку и попросил расписаться. Андреа купила оберточную бумагу, надежно упаковала ящичек, а на обратном пути зашла на автобусную станцию и купила два билета до Эштремуша – на завтра.

В тот день они еще успели съездить на поезде в Эштурил вдоль мерцающей Тежу. Когда поезд делал очередной поворот на ослепительно блестевших рельсах, можно было разглядеть серебряные передние вагоны. Посреди залива волны бились о маяк Бужиу, а сзади отдыхающим китом громоздилась отмель.

Казино превратилось в заведение совсем уж сомнительного пошиба: голые девчонки в страусовых перьях. Проход наверх, в сад возле виллы Кинта‑да‑Агия, исчез, гору сплошь застроили домами. Они перекусили на набережной, Карл больше ковырял сардины, чем ел их. Издали Андреа показала ему тот дом, где жила с Луишем, а во второй половине дня они вернулись в город.

На следующий день в Эштремуше их встретила палящая жара. Они доехали на такси до здания внутри стен крепости и там отдохнули с часок. Спустились в город на ланч, отыскали темную прохладную ташка, где вдоль стен стояли глиняные белые кувшины ростом со взрослого мужчину. Здесь было полно португальцев и туристов, все сидели на деревянных скамьях и с аппетитом уплетали щедрые порции.

– Видишь этих людей? – обернулась к Фоссу Андреа.

– Вижу, конечно, – сдержанно ответил он.

– И что ты о них думаешь?

– Боюсь, как бы они не растолстели, – съязвил он. Ему‑то эта опасность в жизни не грозила.

– Я думаю, им на все наплевать, была бы еда в тарелке и доброе вино в стакане и побольше народу вокруг. И это – неплохая жизнь, мне кажется.

Он кивнул и соизволил скушать кусочек жаренной на гриле рыбки с листочком латука.

Такси доставило их к маленькой церкви и кладбищу на окраине, среди шахт, где когда‑то добывали мрамор. Узкая дорожка между надгробиями привела их к семейной усыпальнице Алмейда. Фосс приотстал, осматривая фотографии покойников: большинство фотографий были чересчур официальными и больше походили на снимки из полицейского досье. Он провел пальцем по искусственным цветам – одни из пластика, другие из ткани. Наконец Фосс нагнал Андреа, все еще недоумевая, зачем они пришли в это место. Она указала ему на фотографию Жулиану, выцветшую под многолетними дождями и солнцем. Фосс всмотрелся в лицо сына, прищурился, стараясь разобрать его черты.

– Ты так ничего и не спросил о нем, – заговорила Андреа. – И я решила начать с конца. В его конце твое начало… что‑то в этом роде.

Фосс ухватился обеими руками за кованую решетку мавзолея и заглянул внутрь, где стояло множество гробов – их еще прибавилось за эти годы – и две урны на одной полке, прах Луиша и прах Жулиану. Андреа вынула старую фотографию и вставила на ее место привезенную с собой, более сохранную. Старую фотографию она отдала Фоссу, и они вместе побрели к выходу, Карл низко склонил голову над поблекшим снимком.