Торопливо смахнув слезы, я в первую минуту оторопел. Не одного меня поразил сей прелестный монолог! Суровая дуэнья уже топталась рядом на своих коротеньких ножках, поворачиваясь довольно-таки неуклюже, с ошалелым выражением лица, как бы не вполне понимая, что делает и какая сила заставляет ее плясать. Какой-то важный синьор в синих стеклах, должно быть, прикрывавших больные глаза, перебирал ногами с устрашающим проворством. Молодой человек, по виду конюх, ведший на поводу нагруженного мула и остановившийся поправить съехавшие вьюки, отбросил их в сторону и тоже начал плясать! Служанка, шедшая с сосудом воды на голове, сунула его куда-то и присоединилась к танцующим. Говоря коротко, через несколько минут вокруг слепого плясали уже тринадцать человек, и в их числе… увы, признаюсь со вздохом, в их числе был я!

Отродясь не находил в себе подобных склонностей и на батюшкины пристрастия к музыке и балету взирал со снисходительной насмешкою. А тут словно бы поветрие некое на меня нанесло, как и на всех прочих, от заразительных движений молоденькой красавицы! В жизни не знал я этой пляски, однако было такое чувство, словно проделывал эти легкие движения с самого детства.

Ежели кто из нас, невольных плясунов, что-то вытанцовывал не так, девушка поправляла с необидным, счастливым смехом, выкликая:

– Pas marche, pas eleve, pas glisse, pas chasse, стремительный галоп вправо, влево, кружимся!

Я в очередной раз изумился. Названия фигур были мне известны: чай, не единожды наблюдал, как Сальваторе Андреевич дрессирует наших деревенских граций, однако откуда мог конюх знать, что pas glisse – скользящие шаги, почему служанке было ведомо, что pas eleve – шаги вбок, с подъемом, и каким же образом тучный синьор в синих стеклышках мог заподозрить, что pas chasse – это двойной скользящий подбивающий шаг? Речь-то велась не по-италиански, а по-французски! Или сия легконогая красавица и впрямь могла заставить нас понимать не токмо слова свои, но и мысли?! На каждого взирала она с одобрением, каждому улыбалась. На меня тоже упал солнечный луч ее улыбки, и темный, но в то же время ясный взор коснулся моих глаз.

Не могу передать, что в это мгновение со мной сделалось! Казалось, между нами протянулась некая странная нить и опутала меня всего, и так странно, так блаженно сделалось на сердце! Я бы сейчас отдал жизнь за то, чтобы вечно смотреть в эти странные, колдовские глаза, я повлекся к ней, словно бы на невидимой привязи, но…

Но проклятущий слепой то ли устал, то ли счел, что за старания свои получил слишком малую плату. Да и то сказать – плясуны о нем вовсе забыли, я тоже, к стыду своему признаюсь.

Словом, он перестал играть.

Девушка мгновенно очнулась и опустила ресницы, словно опустила занавес над последней сценой. Все с недоумением озирались, как бы пробудившись от сна. Казалось, никто не мог сказать, что он здесь только что делал. Важный синьор степенно поправил свои синие стеклышки и удалился, одергивая полы. Конюх бросился к мулу и принялся ощупывать поклажу, подозрительно оглядываясь по сторонам, словно не в силах поверить, что ничего не лишился из своего столь небрежно брошенного имущества. Служаночка подхватила забытый кувшин и опрометью кинулась бежать, мелькая голыми пятками. Вообще все как-то очень быстро и смущенно разошлись.

Очнулась и дуэнья, вновь надев на себя личину благопристойности. Она подхватила под руку прекрасную девушку и повлекла ее за собой. Та даже не успела поправить кружевную косынку, прикрывающую волосы. И я не успел проститься с ней – хотя бы взглядом. Только поймал мельком удивительную улыбку, все еще блуждающую на губах.