Я рассказывал об истории Коммунистической партии, а думал об Альбине Нежиной. Точнее, пытался понять, почему вдруг изменилось её поведение. А главное — что значили произошедшие в поведении Королевы изменения для меня. Пытался понять: стали эти изменения следствием моих действий, или же произошло нечто, о чём мне пока только предстояло узнать. Не очень к месту ввернул в свой экзаменационный ответ длинную цитату из речи Брежнева, зачитанной Леонидом Ильичом на прошлом съезде партии (видел её первого января на клочке газеты «Правда»). Воскресил в памяти обтянутые тканью ягодицы Королевы…

* * *

— … Нельзя научиться решать свои задачи новыми приёмами сегодня, если нам вчерашний опыт не открыл глаза на неправильность старых приёмов, — закончил я выступление всплывшей в памяти фразой Владимира Ильича Ленина.

Умолк. Тишину аудитории нарушали лишь доносившиеся из коридора голоса студентов и проникавший через форточку шум улицы. Я откашлялся, вопросительно приподнял брови — намекнул доценту, что «кино закончилось». Услышал за спиной недовольное ворчание студентов (уловил в их голосах нотки зависти). Преподаватель вышел из оцепенения, провёл рукой по глазам (мне почудилось, что он смахнул слёзы). А потом зааплодировал — каждый его удар походил на взрыв петарды: доцент выплеснул через рукоплескание накопившиеся за время моего выступления эмоции.

Я видел, что преподаватель попытался заговорить, но (из-за переполнивших его чувств?) не смог выдавить ни слова. Мой взгляд скользнул по его лицу, пробежался по залысинам вождя на портрете, добрался до циферблата часов. «Сорок семь минут! — удивился я. — Вот это я разошёлся!» Фантазировал на тему отношений с Нежиной три четверти часа. «Тебе пора завести женщину, Димочка, — подумал я. — Не обязательно комсомолку. Сгодится и коммунистка». Наблюдал за тем, как доцент всё так же молча протянул руку к моей зачётке, написал в ней «отлично», поставил размашистую подпись.

«А вот и повышенная стипендия, — мысленно отметил я. — Поздравляю тебя… студент Усик».

* * *

В прошлой жизни я ни одну сессию не закрыл на «отлично». Да и без троек закончил только первый курс. Потому что со второго года обучения в институте навалились заботы о хлебе насущном. Родителям месяцами не платили зарплату — они не могли финансировать все мои «хочу». А мои запросы росли день ото дня. Гулянки, девочки — всё это требовало немалых финансовых затрат. Приходилось крутиться-вертеться. Учёбе уделял ровно столько времени, чтобы не выперли из института. Статус отличника теперь стал для меня новшеством. В прошлом я никогда не считал себя «ботаником». Хотя и не появлялся в списках на отчисление.

Стипендии отличника и троечника в девяностых годах отличались (будут отличаться?) незначительно. Что той, что другой не хватало и на дневную норму продуктов. Прожить на стипендию не представлялось возможным. Да и высшее образование тогда ценилось всё меньше. Потому я не видел смысла стремиться к получению красного диплома. Готовился лишь к «главным» экзаменам — тем, из-за не сдачи которых мог попрощаться со студенческим билетом. Но их всегда сдавал на «отлично» (раз уж готовился к ним). По остальным предметам получал («автоматом» или при помощи наглости) тройки — как говорится: на халяву и уксус сладкий.