Видел, как вздрагивала от моих слов Пимочкина. Словно я не говорил, а бил её по щекам. Слёзы бежали по лицу комсорга одна за другой — превратились в тонкие извилистые струйки. Света заглядывала мне в глаза. Будто собака, которую хозяин привязал к дереву в лесу: всё ещё не верила, что он её бросит. Белое пятнышко на носу девушки порозовело. В устремлённом на меня взгляде не осталось и тени гнева или злости — только тоска и обида. Я выстаивал в воображении мощную стену, разделявшую меня и Пимочкину. Прятал за ней свои эмоции. Оставался внешне спокойным: хороший начальник, как и хирург, должен уметь делать людям больно.

«А ты скотина, Димочка, — мысленно сказал я сам себе. — Ведь так называла тебя жена? Признай: не очень-то она и преувеличивала. Радует только, что ты всё ещё не получаешь удовольствие от вот таких своих выходок. Значит, что-то человеческое в тебе всё же осталось. Как ни странно». Смотрел Свете в лицо — не отводил взгляд. Очень надеялся, что Пимочкина читала в моих глазах: я спокоен, честен и… настоящий подонок. Не дал девчонке повода заподозрить, что я попросту делал то, что «нужно» и «правильно». Выжал из себя самодовольную улыбку — словно сделал контрольный выстрел.

Света всхлипнул, прижала к губам ладонь. Пошатнулась. Аверин вскочил со стула, шагнул было к комсоргу. Но Пимочкина попятилась от него, жестом попросила Славу не приближаться к ней. Сквозь пелену слёз смотрела на меня. Я повернулся к столу, взял вилку. Проигнорировал осуждающий взгляд Могильного. «Нравится тебе, Димочка, быть скотиной или нет — неважно, — подумал я. — В той реальности Комсомолец и комсорг поссорились после Нового года. Должны поссориться и теперь. Чтобы всё пока шло своим чередом. Двадцать пятого января Пимочкина обязана явиться в Пушкинский парк. Только в этом случае я смогу её спасти».

Я не решился вновь взглянуть Свете в глаза — неторопливо жевал картошку. Чувствовал при этом себя относительно нормально — как и подобало злодею. Потому что со временем мне стало проще совершать плохие (для других) поступки… ведь регулярно практиковался в этом. На предыдущих местах работы я часто «обижал» людей. Это начальник мог себе позволить быть «белым и пушистым». Потому что всю грязную работу за него делали заместители. Я генеральным побыл лишь пару лет. А вот в замах ходил очень долго.

Комсорг сверлила мне взглядом спину. Но после моего короткого монолога не сказала ни слова, лишь всхлипывала. Я мысленно досчитал до десяти — до того, как раздались её шаги. Раскладывал на куске хлеба сало и слушал слова, что кричал Светлане вслед Слава Аверин. Я не обернулся, чтобы проводить Пимочкину даже взглядом. Потому что не хотел дать девчонке надежду на то, что я её обманул. Света ушла. Славка бросился за ней следом. Он призывал девушку остановиться, успокоиться, обещал «всё объяснить»…

— Нет, такого я точно не хотел, — произнёс Могильный.

— Это ты рассказал Фролович о нашем договоре? — спросил я.

Паша кивнул. Отодвинул от себя тарелку.

— Она обещала не рассказывать Светке!

— И ты поверил?

Могильный вздохнул, пожал плечами.

— Славка меня убьёт, — сказал он.

— Ну… проблем ты ему подбросил.

— А тебе?

— Переживу, — сказал я. — Запомни, Паша, а лучше запиши: женщины умеют хранить секреты только в сказках. Но и там их для этого превращают в спящих красавиц.

Не стал дожидаться, когда вернётся Аверин. Отправил проштрафившегося Могильного мыть посуду и завалился на кровать. На сытый желудок «Лекции по истории КПСС» сработали безотказно.