Александров улыбнулся.

— Потом навещал Дашу, потому что хотел видеть её снова и снова. Дни напролёт думал только о ней. Такого со мной раньше не случалось. Понял, что втрескался, как зелёный пацан. Да и она… не возражала против моих посещений, когда немного пришла в себя после тех событий. Ёлки-моталки, как же я мечтал оторвать этому Жидкову руки и ноги! И всё ещё мечтаю. Как только вспомню её… тогда…

Капитан нахмурился.

— Делом Жидкова сейчас занимается… другие люди, — сказал он. — А захоронение около его дома официально объявлено наследием Великой Отечественной войны. Хотя… я думаю, что вы, Александр Иванович, и сами знаете, что именно мы там нашли. Сколько же их там было! Мужчины, женщины и даже дети. И Даша — она тоже могла… Если бы прошла ещё неделя-две… Страшно представить.

Сергей Андреевич покачал головой.

— Вот, ношу теперь ей паровые котлеты, — сказал Александров. — Даша всё ещё не оправилась от… последствий. Придерживаемся диеты. Ноги тоже болят. Да… что я вам рассказываю: вы и сами, Александр Иванович, видели, какая она тогда была. Плохо спит по ночам. Не рассказывает, что видит во снах. Но я представляю. И ещё больше жалею, что не придушил того гада, когда была возможность.

Он погладил портфель, будто успокаивал его (или себя).

— Важно, что выжила — в том погребе, — сказал капитан. — А здоровье мы поправим. Ёлки-моталки, организм молодой — восстановится. Я поучаствовал в раскрытии стольких громких дел — начальство меня сейчас едва ли не на руках носит. Наверняка раздобуду путёвки в хороший санаторий. Летом распишемся и махнём на юг. Попьёт целебной водички, походит на процедуры. Всё будет хорошо.

Сергей Андреевич мечтательно взглянул на солнечный диск, что заглядывал в окно. Морщины на его лице разгладились, глаза заблестели. Будто капитан уже почувствовал себя полностью здоровым и отдохнувшим. Или женатым. Или вообразил, что выспался и может не думать о работе. Мне почудилось, что Александров в своём воображении уже ходил под руку с Дарьей Степановной по тёплому морскому песку, наслаждался шумом волн и криком чаек. «Море больше не сливалось с небом», — всплыла в моей памяти цитата.

Отпечаток счастья продержался на лице милиционера недолго. Лоб мужчины вскоре вновь разрезали полосы морщин. Александров взглянул на меня.

— Александр Иванович, — сказал он. — Я обещал Даше, что не полезу к вам с расспросами. И если она узнает, что я не сдержался — наверняка расстроится. А может, и устроит мне скандал: честно говоря, мы пока ни разу не скандалили. Но… я так не могу. Наверное, издержки профессии. Всё ломаю голову, пытаюсь понять… как вы это делаете. Александр Иванович, откуда вы получаете информацию?

— Какую информацию? — спросил я.

— О преступлениях. Я допускаю, что в деле Жидкова всё просто и понятно: вы стали свидетелем его преступлений, как утверждали по телефону, или вам о его делах рассказали. Это единственное связанное с вами дело, которое я могу для себя объяснить — чётко понять: как, что и почему. Ну, с небольшой натяжкой, могу поверить и в ваши объяснения по поводу нападения на Альбину Александровну. Но другие случаи…

Сергей Андреевич пожал плечами.

— Я не говорю о вашей стычке с Кузиным — то отдельная история, — сказал капитан. — Мне непонятно, как вы очутились двадцать пятого января в Пушкинском парке.