Киммериец негромко свистнул, дверь приоткрылась, и в щель проскользнула Зийна. Фигурку девушки скрывал шерстяной плащ, на ногах были прочные кожаные башмаки.

    – В лодку, – распорядился Конан. – Там, у левого борта…

    Он взял факел и посветил Зийне, пока она, ухватившись за канат, перебиралась в суденышко. Зийна была ловкой и крепкой, так что эта операция не потребовала много времени.

    – Поставь мачту, – сказал киммериец. – Сможешь?

    – Смогу.

    Она принялась возиться с мачтой и растяжками, а Конан повернулся к Идрайну, застывшему у борта словно серое изваяние.

    – Теперь ты. Садись!

    – После тебя, господин.

    – Хорошо.

    Киммериец взялся за канат и вдруг хлопнул себя по лбу.

    – Ядовитая кровь Нергала! Забыл! Чтоб Митра прижег мне задницу своей молнией!

    – Что случилось, господин?

    – Топор! Понимаешь, топор! У зингарцев, которым ты свернул шеи, были только мечи! А нам нужен топор!

    – Зачем?

    – Затем, что земли пиктов, куда мы высадимся на рассвете, покрыты лесами! Такими лесами, что там не обойдешься без топора или доброй секиры. Меч хорош против человека, а против дерева нужен топор… Без него не выстроишь шалаш, не сделаешь плот, даже костра не разложишь!

    Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.

    – Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.

    – Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.

    Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.

    Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:

    – Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!

    – Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!

    Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:

    – О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…

    * * *

    Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро, зингарского дворянина и капитана «Морского Грома», от сна. По привычке он пошарил рядом рукой, но теплого тела Зийны не было; тогда, предчувствуя недоброе, Гирдеро схватил меч и выскочил на палубу.

    В сумрачном свете занимавшегося утра он увидел пятерых мертвых стражей, распростершихся на досках, еще троих матросов, валявшихся у лодки с перерезанными шеями, и серокожего исполина с секирой, который высился по левому борту подобно гранитному изваянию Нергала.