Сайга, как в всех северян (разумеется, кроме киммерийцев), отличало непрошибаемое упрямство; в одних ситуациях оно могло своротить горы, в других – переправить своего обладателя прямиком на Серые Равнины. И, чтобы не сделаться спутником тупогового аса в этом последнем путешествии, надлежало действовать с известной тонкостью – и уж во всяком случае, не спеша.
Итак, после своих ночных раздумий, Конан решился приступить к делу. Для начала он перестал обстреливать Сайга обглоданными костями, персиковыми косточками и огрызками яблок, что было весьма благородно с его стороны, так как асир не мог уворачиваться с должной ловкостью из-за больной ноги. Еще он попытался завести с ним разговор, но Сигвар отвечал лишь грязными ругательствами да обещаниями ободрать шкуры со всех киммерийских козлов, кои окажутся в Хаббе и ее окрестностях. Наконец Конан, выведенный из терпения, сказал:
– Доводилось ли тебе бывать в Стигии, рыжий ублюдок?
– Это на юге, вороний кал? Там, где живут черные с перьями в заднице?
Конан поморщился.
– На юге, но живут там не черные, а смуглые, вроде хаббатейцев, только с носами крючком. Черные селятся еще дальше, за Стигией, и они втыкают перья не в задницы, а в волосы на голове. Разве ты, болван, никогда не видел на ристалищах Хаббы кушитов и дарфарцев? И не помнишь, где у них были перья?
– Не помню, медвежье брюхо! Я им глотки резал, а не на перья глядел!
– Ну, Нергал с ними, с перьями… Мы ведь толковали о Стигии, так?
– Это ты толковал. А я бы лучше перемолвился с тобой топором да молотом.
Но было заметно, что Сайг непрочь поболтать. Его снедала скука; а в эти дни, когда он не мог сражаться на ристалище, скука давила еще сильней, переходя в тоску. Единственным средством пригасить ее был бранд, который Сигвар гораздо чаще лил в глотку, чем на рану.
– Так что там о Стигии? – спросил он, стараясь не выказать своего любопытства. – Я в ней не бывал, но слышал, что эти черные – или смуглые, обмочи их волк! – совсем безголовый народ: молятся змеям и приносят им в жертву красивых девок.
– Не змеям, а Змею, проклятому Сету, – пояснил Конан. – Стигия лежит за рекой, а с севера к ней подступают владения Шема и Турана, двух стран, с коими стигийцы бьются много лет… может, много веков… кому про то известно? Но Шем и Туран тоже сражаются друг с другом.
– А как же иначе? – заметил Сайг, причесывая бороду пятерней. – Все сражаются! Все воюют, ибо каждый хочет выглядеть не жалким и слабым, а грозным и сильным. Во всяком случае, не слабей соседа, – добавил он, метнув многозначительный взгляд на Конана.
Киммериец, не опуская глаз, произнес:
– Теперь послушай, приятель, что говорят в Стигии о тех сражениях: когда шемиты и туранцы разбивают друг другу лбы, стигийский змей довольно облизывается… Понял?
Асир покачал головой.
– Не понял. Нет, не понял, к чему ты речь ведешь, киммерийский стервятник! Какое мне дело до Шема, Турана и этой Стигии? До всех их свар? Вот если б ты рассказал, как девок скармливают змею, я, быть может, и послушал… К примеру, сколь велик тот змей и глотает ли он девку целиком, либо ее вначале рубят на куски? И кто берется за такую гнусную работу? Колдуны, жрецы или…
– Закрой пасть, тупоголовый! – Конан, потеряв терпение, грохнул по столу кулаком. – Если ты не понял про Шем, Туран и Стигию, то я скажу яснее: ас с киммерийцем дерутся, а Хабба хохочет! Теперь понятно, рыжий недоумок?
Против обыкновения, Сайг не ответил ругательством на ругательство, а встал, слегка прихрамывая подошел к решетке и пристально уставился на Конана. |