Прихватив все, что представляло ценность, они направились в загон и выбрали двух жеребцов – тех, что были уже оседланы. Вероятно, покойным стражам полагалось не только охранять дорогу, но и держать наготове пару коней для гонцов, развозивших царские повеления. Догадавшись об этом, Конан решил, что лошади должны быть выносливыми и резвыми.

    Спустя недолгое время беглецы опять мчались по дороге на восток. Теперь они двигались быстрее, и изрядно возросший груз не тяготил плечи, зато топот копыт разносился на тысячу локтей окрест, предупреждая всякого, что по торговому тракту едут всадники. Это тревожило Конана, но он надеялся, что их примут за царских гонцов.

    Мимо проносились темные поля и рощи; меж ними здесь и там неясными контурами маячили дома. Они то жались друг к другу, сплавляясь в бесформенную расплывчатую массу селения или деревушки, то стояли по отдельности, на холме или у излучин каналов и рек, отливавших в свете звезд тусклым серебром. Одинокие дома казались заметно массивней и выше – видно, то были загородные усадьбы кинатов; и Конан принялся размышлять о том, что, будь у него время, стоило бы наведаться в одну из этих вилл. Не меньшим соблазном являлись и придорожные караван-сараи, встречавшиеся через каждые двадцать-тридцать тысяч локтей; за их стенами сейчас наверняка почивали купцы, в кошелях которых водилось побольше монеты, чем у хаббатейских стражников.

    Однако киммериец и асир не располагали временем даже для самого краткого налета. Не стоило сомневаться, что их дерзкий побег и убийство солдат не останутся безнаказанными; утром, едва обнаружатся трупы, по следам беглецов отправят погоню. Разумеется, конных стрелков, лучших в хаббатейском войске; опытных воинов, привыкших сражаться с дикими кочевниками Гиркании, знавших окрестные степи как собственную ладонь. И с ними будут собаки! Огромные шандаратские мастафы, способные загрызть барса!

    Лошади мчались резвой рысью, и Конан, ритмично подскакивая в седле, размышлял о собаках и хаббатейских всадниках. Он не заблуждался на их счет и не переоценивал собственных сил; он знал, что если их с Сайгом догонят, схватка будет серьезной. В конце концов, все определялось тем, скольких воинов вышлют в погоню. Если десяток или полтора, беглецы могли подстеречь их, частью перебить, частью измотать и напугать; если больше, то победа превращалась в вопрос везения и удачи. Конан, уповая на благосклонность Митры, надеялся, что стрелков и собак будет не слишком много. С другой стороны, мог ли он рассчитывать на божественное провидение? Люди не всегда поступают по воле богов, и хаббатейцы не дураки; возможно, они вышлют большой отряд, хотя беглецов лишь двое.

    Вероятно, так и будет, думал Конан. Ведь бежали не просто два раба, не просто два пралла, а два лучших пралла! Два бойца, доказавших свою силу и искусство на аренах Хаббы! Вряд ли десяток лучников и пара мастафов сумеют справиться с такими воинами… Значит, людей и собак будет больше. Вдвое, втрое больше! И сейчас, прислушиваясь к звонкому цокоту копыт, Конан уже обдумывал, где и какую нужно устроить засаду, стоит ли поиграть с хаббатейцами в прятки среди оврагов и холмов либо лучше оторваться от них на максимальное расстояние. Размышлял он и о том, высохла ли трава в степи и удастся ли ее поджечь – но эту уловку киммериец приберегал на самый крайний случай. Демоны огня слишком опасны, и шутить с ними не стоило.

    Прежде, сидя в каморке под ристалищем, Конан не раз прикидывал, как будет уходить от погони. Но мысли те были смутными и неопределенными, ибо многое оставалось еще неясным. К примеру, как разделаться с решеткой? Как перебить стражу? Как разыскать свои драгоценные мечи? Затем, получив подарок от трех подружек из «Веселого Трота», он долго колебался, что делать с Сайгом. Когда же эта проблема была разрешена, встала другая – ускользнуть по-тихому, не перебудив половину Хаббы.