Пение уже отдавалось эхом в темных уголках пещеры, но, там, куда не достигает свет лампы, когда Добанпу дал знак своей дочери, щелкнув пальцами. Гибкая как лань, она быстро подбежала к нише за спиной отца и принесла корзину с глиняными горшочками. Корзина была сплетена из тростника, пропитанного соком каликантуса, чтобы запах его отгонял насекомых от трав, сушеных плодов и масел в горшочках. Сейганко не сомневался в действии сока, он и сам чуть не сбежал от костра.

Ему пришлось призвать на помощь храбрость воина, чтобы сидеть скрестив ноги и смотреть, как Эмвайя вынимает горшочки, в том числе и один пустой. Смешав щепотки трав, плодов и несколько капель масла, она приготовила зелье и передала его отцу. Он обмакнул палец и облизал его, в точности как сестра-пиво-варка, пробующая свое пиво. Эмвайя улыбнулась, и на этот раз, не сбивая ритма песни, Добанпу улыбнулся в ответ.

Дли остальных членов племени Ичирибу Добанпу был фигурой, внушающей благоговейный страх, даже ужас. Но дочь знала своего отца слишком хорошо, чтобы так бояться, — и он знал об этом. Это было одной из многих причин, почему Сейганко благодарил судьбу за то, что она назначила ему и Эмвайе соединиться. Ему необходимо не испытывать страха перед отцом жены.

Вот Добанпу встал и широко развел руки, затем высоко поднял их над головой. Из горшка начал течь дым, зловонный и полный пляшущих кошмарных образов, едва различимых для Сейганко. Эмвайя подняла горшочек, и воин чуть не вскрикнул, когда эти образы, казалось, окружили ее, словно колючие кусты, огораживающие загон для скота. На какое-то мгновение она вообще пропала из виду, и Сейганко показалось, что даже лицо ее отца напряглось.

Сейганко повторял про себя, что самые зловещие духи не имеют видимой формы, что это лишь мелкие духи лесов и вод, которых вызвал Добанпу, чтобы достичь сознания пленных. Он знал, что даже сможет поверить в это, но только после того, как увидит Эмвайю целой и невредимой.

В следующее мгновение она вырвалась из дыма и опустилась на колени рядом с отцом. Грудь ее начала вздыматься от участившегося дыхания, когда она схватилась за плечо Добанпу, чтобы присоединить всю свою силу к силе отца. Образы покинули дым, теперь они плясали в воздухе над распростертым на черном камне, пленным Кваньи.

Этот пленный был слишком близок к смерти, чтобы говорить, но другой захваченный воин, не так тяжело раненный, уже сказал, что служит Посвященным богу и что те узнали нечто повергшее в страх даже их слуг.

Многое из этого он рассказал не совсем добровольно, но у Ичирибу были мужчины и женщины, умеющие убедить человека. Силы Добанпу и его дочери можно поберечь и для более важных обстоятельств.

В пещере раздался гром. Дым смело порывом ветра. До этого дым, окутывавший Сейганко, был таким густым, что воин едва сдерживал порыв схватиться за него. Сейганко задержал дыхание, чтобы не побеспокоить духов кашлем, и у него свело грудь.

Дым исчез до того, как Сейганко должен был снова сделать вдох. Исчезли и образы. Воин видел, как они заползают в пленного Кваньи. Затем Сейганко плотно сцепил руки, чтобы не сделать охранительный жест, когда умирающий пленник сел и начал говорить.

Так как своим голосом он уже не мог пользоваться, говорил он на языке духов, который Сейганко еще не понимал. Что бы духи там ни говорили, но лицо Добанпу исказилось от ужаса, несмотря на все его усилия сохранить самообладание. Глаза Эмвайи широко раскрылись и рука, лежавшая на плече отца, сжалась так сильно, что ногти впились в кожу Добанпу и пальцы побелели.

Снова раздался гром, на этот раз отдаленным раскатом. Сейганко поднял глаза к потолку пещеры, не мог больше смотреть на пленника. Он видел, сверху упала капля воды и подняла столбик пыли на полу пещеры. Последовала другая капля, затем еще несколько, затем целый поток.