Да, если вовремя не убрать жреца, его, Ламици, тесное сотрудничество с Азорой могло, чего доброго, в самом деле выплыть наружу!..
– Насчет прежних встреч он ничего не говорил, сказал только: чует, мол, она где-то неподалеку. Знаешь, Ламици, есть в нем что-то этакое… Непростое! Он как-то там чувствует ее присутствие, а как – объяснять не желает. Еще он говорит, мы с Конаном должны помочь ему в борьбе против этой потаскухи мутари. Не знаю уж, на что мы ему нужны, но лично я пойду с ним обязательно! Я ему во как обязан!..
– Как и все мы, впрочем, – улыбнулся Ламици. – С твоего позволения, м-м-м… тут стражники уже задаются вопросом, кто теперь заменит Вальтреско в качестве полководца. Прошу прощения за смелость, но мне кажется – никто так не подходит на эту должность и не любим народом больше, как ты, Кейлаш!
Кейлаш призадумался: эта мысль ему в голову не приходила. Он никогда не пытался воображать себя полководцем. Однако теперь… в самом деле… Сальворас погиб, а другие капитаны пребывали далеко от дворца, так что… Прямых «наследников» Вальтреско и в самом деле не было. До сих пор Кейлаш был занят только заботами о жизни своего короля, а теперь злился на себя за несообразительность. Эльдран, между прочим, всегда внушал ему, что безопасность подданных короны была намного важнее безопасности самого короля.
– Король скоро поправится и сам назначит нового полководца, – сказал он, поразмыслив. – А я дал слово жрецу и должен сдержать его, прежде чем займусь чем-то другим!
– Конечно, конечно, – кивнул Ламици. – Ты прав. Я отдам необходимые распоряжения, чтобы прибрали тело Вальтреско и должным образом вычистили подвал. Когда вы отправляетесь?
Через час, не позже, – ответил Кейлаш. – Как только жрец вернется из своего храма. Только вот что, Ламици! Смотри не болтай никому! А то сам знаешь, как это бывает! Не в те уши полсловечка влетит, и еще какой-нибудь изменник дознается…
– Пять поколений моего рода давали евнухов для службы королевскому Дому, – с достоинством ответил Ламици. – Твоя тайна в надежных руках. Да благословят вас боги, Кейлаш!
И, раскланявшись с горцем, он удалился, чтобы как можно быстрее вернуться в свои покои. Закрывшись у себя, он извлек из тайника кинжал с тонким, как игла, острием. Вдоль его лезвия, по всей длине, тянулась узкая прорезь. Евнух со всеми мыслимыми предосторожностями открыл небольшую баночку и взял кисть, лежавшую рядом с ней. Запах, исходивший из баночки, заставил его сморщиться в отвернуться. Обмакнув кисть, он провел ею по всей длине прорези, заполняя углубление липкой оранжевой жидкостью. Вновь плотно закупорил баночку и вместе с кистью спрятал ее в тайник.
Потом он закатал правый рукав: к предплечью, с нижней стороны, были пристегнуты ножны. Пока евнух осторожно вкладывал кинжал в эти ножны, на его лысой голове обильно высыпал пот. Ему приходилось своими глазами наблюдать, что делала с человеком самомалейшая капелька оранжевого снадобья – даже когда попадала она не в рану, а просто на кожу. Баночку он унаследовал от наемного убийцы родом из Вендии, схваченного при попытке покушения на короля. Тот человек, отрекомендовавшийся вендийским негоциантом, был на самом деле нанят недовольной знатью Бритунии. Убийце удалось пронести с собой во дворец крохотную стрелку, намазанную этой самой отравой, и, улучив момент, метнуть ее в короля. Нечаянный порыв ветра, ворвавшийся в раскрытое окно, отклонил полет стрелки. Она не попала в Эльдрана, лишь чиркнула по руке одного из его горцев. Стрелка даже не порвала кожи, но воин схватился за руку и упал на пол, воя от боли и корчась в страшных конвульсиях. Скоро изо рта у него пошла пена, и он умер. А единственной отметиной на теле была тоненькая, почти незаметная царапина, оставленная стрелкой убийцы!
От этого воспоминания по губам Ламици зазмеилась улыбка. |