— Нет! — Брикций с трудом поднялся. — Мы должны найти его, и чем скорее, тем лучше!

— Кто он, твой друг? — спросил Рагнахар после некоторого раздумья.

Брикций не отвечал. Он не доверял волколюду настолько, чтобы рассказать ему о Конане.

Рагнахар словно прочитал его мысли:

— Если я буду знать о том, кто твой друг, то попытаюсь узнать о его судьбе.

— Каким образом?

— Увидишь.

Пока Рагнахар делал Брикцию очередную перевязку, Вуйко принялся за приготовление обеда. Он шмыгнул в Лес — и вернулся с упитанным зайчиком, которого в один миг разделал и отправил в котелок, где уже кипела вода, распространяя запах пряных трав. Волколюды не носили с собой запасов еды: стоило им остановиться на привал, и Лес тут же давал им все необходимое для обеда. Великий Лес был для них настоящим домом, они были хозяевами его и одновременно его детьми, нежными, любящими, заботливыми.

Впрочем, кое-что Рагнахар все-таки носил в заплечном мешке — это была объемистая бутыль с крепким, настоянным на травах медом.

— Нет лучшего лекарства от всех болезней, — сказал он, предлагая Брикцию отведать дивного напитка.

Они сидели у огня до позднего вечера, по очереди прикладываясь к бутыли. Брикций долго сомневался, взвешивал все за и против, прежде чем решился наконец довериться волколюду.

Рагнахар слушал, не перебивая, его рассказ о княжиче Бранко и о том, почему Конан отправился следить за ним.

— Никогда еще люди не приходили в Великий Лес с добром, — сказал он мрачно, когда Брикций закончил. — Я попытаюсь помочь тебе найти твоего друга, но только затем, чтобы вы покинули наши края.

— Разве я причинил тебе какое-то зло?! — спросил Брикций. — Ты ошибаешься, если думаешь плохо обо всех людях!

Рагнахар посмотрел на него так, что у аквилонца мороз пробежал по спине. Глаза волколюда сверкнули злым зеленым огнем, а клыки, казалось, удлинились, когда он произнес резко и отрывисто:

— Вы, люди, убили мою жену! — и он отвернулся к огню, стиснув кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони и показались капельки крови.

Брикций не решался расспрашивать, видя ужасную перемену в лице волколюда, но тот стал рассказывать сам:

— Они гуляли у кромки Леса — Хэльмитор, ее подруга, дети — они столкнулись с охотниками и, чтобы обмануть их, моя жена побежала через болота, в то время, как Эрмина уводила детей в другую сторону, в Лес… Хэльмитор надеялась обмануть круглоухих, она была такая ловкая и гибкая, могла проскользнуть где угодно, но нашелся один… стрелок! Встретиться бы мне с ним один на один! Я нашел ее там, где настигла ее стрела. Даже мертвая, она была прекрасна, моя Хэльмитор… Она была самой красивой в Лесу и, верно, во всем мире! У нее были голубые глаза… Как лед! А волосы — такие светлые, что, когда она превращалась в волчицу, ее мех светился в ночи, казалось, в нем жили тысячи маленьких звездочек… А как красиво серебрился он в свете Полной Луны…

Рагнахар умолк на середине фразы, будто что-то мешало ему говорить дальше.

Брикций только горько усмехнулся. Неожиданно он почувствовал какую-то странную близость с волколюдом, какую не чувствовал никогда — ни с кем из людей! — словно что-то связывало их вместе… И он вдруг понял, что это было — они оба страдали из-за женщины! Правда, Рагнахар страдал от того, что слишком сильно любил ту, которой больше нет, а он, Брикций, слишком сильно ненавидел ту, которая предала его и, верно, жила теперь счастливо в Аквилонии, конечно, давно позабыв о нем!

Впервые Брикций не мог язвительно насмехаться над чьей-то любовью. Казалось, давно затянувшаяся рана в его душе снова открылась, чтобы принять в себя и ту страшную боль, что терзала сердце Рагнахара.