— Ну да, как же! А я — личинка хатта.

— Ты, конечно, скользкая, но все же не настолько.

Она несильно пинает его в колено.

— Ой!

— Давай признавайся, что с тобой?

— Для начала — мне нечего выпить.

Джес садится рядом:

— Я думала, ты бросил.

— Едва ли. Я бросил пить ковакианский ром, потому что, хоть он на вкус и подобен чистейшей сладкой жидкой звездной пыли, от него такое похмелье, будто ты крутил шашни с разъяренным ранкором. От такого похмелья начинаешь молить о смерти, забившись во тьму под одеялом или вообще под кроватью. Так что больше никакого ковакианского рома. Все остальное — почему бы и нет? — усмехается он.

— Опять ты за свое.

— За что именно?

— Дурацкие шутки, сарказм, насмешки… и все ради того, чтобы уйти от прямого ответа на вопрос.

— А, ты про это… Очень полезный навык.

— Я не буду ничего вытягивать из тебя клещами. Не хочешь говорить, что с тобой, — не настаиваю…

— «Такаск уолласк ти дан», — говорит Синджир. — Помнишь, как ты сказала мне эту фразу? На Кашиике, когда мы выполнили свою работу?

— Я не просто тебе это сказала. Я так тебя назвала. «Лицо без звезды».

Наконец перестав перебрасывать нож из руки в руку, он горбится, потирая глаза:

— Мне кажется, ты ошибалась.

— Я нечасто ошибаюсь, так что — ладно, выкладывай.

Он поворачивается к собеседнице:

— Вот это все — моя звезда. Не этот корабль, но эта жизнь. Жизнь, в которой я угрожаю другим и заставляю их делать то, что мне нужно. Я обещаю переломать им руки, убить их матерей, уничтожить все, что им дорого. Я умею находить чужие слабости. Я знаю, как их использовать. И… — Он медлит, прежде чем закончить: — Пожалуй, мне это нравится.

— Если бы нравилось, ты бы мне этого не говорил.

— Возможно.

— К тому же ты ведь вполне мог переломать пальцы Свифту, и я не стала бы тебе мешать. Но ты этого не сделал, обойдясь словами, а не насилием.

— Словами тоже можно ранить.

Джес пожимает плечами.

— Синджир, ты слишком много думаешь. Твой мозг доставляет тебе кучу проблем.

— Теперь ты знаешь, почему я пью.

— Ты готов к тому, что нас ждет на Джакку? — спрашивает Эмари, сменив не слишком приятную для нее тему. Синджир знает, что Джес, в отличие от него, не волнует, что думают о ней другие. Она не просто лицо, у которого есть звезда, — он подозревает, что она и есть звезда. Неумолимая, не нуждающаяся ни в чьей помощи, не склонная вести споры на тему добра и зла. Не она вращается по орбите вокруг тебя — это ты вращаешься вокруг нее.

Он подыгрывает охотнице, переводя разговор в желаемое для нее русло:

— Если я ничего не упустил, подслушивая их беседу, похоже, на Джакку нет ничего особенного.

— Меня беспокоит не Джакку. Меня беспокоит Норра.

— С ней все будет в порядке.

— Она на грани.

— Кто из нас не на грани?

— Она становится такой же, как я, — решительно заявляет Джес.

— Никто не может стать такой же, как ты, дорогуша. К тому же я обратил внимание, что именно ты советовала вести себя там осторожнее.

— Кто-то же должен был стать голосом разума, и я взяла эту роль на себя. Норра не дает себе спуску — ни физически, ни эмоционально. Ее муж снова неизвестно где, наша добыча — гранд-адмирал, с которой ей не удалось разделаться над Акивой, ее сын здесь, и теоретически ему грозит опасность… Ею движут чувство вины и злость.