|
М., Господи Милостивый...» Иногда он улыбался во сне — быстро, скромно, словно говорил: «Да, очень мило, а теперь вернемся к делам». Как-то я сказала ему: — У тебя был роман с какой-нибудь секретаршей? — Роман? — Ну, любовная связь. — Что ты! Почему ты так думаешь? — Я не думаю. Я просто спросила. — Я никого другого не любил,сказал он и уткнулся в газету. А я все гадала, неужели мой муж такой неинтересный, что ни одна женщина на него не польстилась? Кроме меня, конечно. На что-то он был мне нужен, но я забыла, и я была слишком молода, не знала, что делаю. Это нечестно. Пока я любила Мориса, я любила Генри, а теперь, когда я «хорошая», я не люблю никого. А Тебя — меньше всех. 8 мая 1945. Пошли в Сент-Джеймсский парк посмотреть, как празднуют Победу. Между дворцом и Казармами конной гвардии, у освещенной воды, было совсем тихо. Никто не пел, не кричал, никто не напился. Все сидели парами на траве, держась за руки. Наверное, они очень радовались, что теперь мир и нет бомбежек. Я сказала Генри: — Мне мир не нравится. А он сказал: — Интересно, куда меня переведут? — В министерство информации? — сказала я, чтобы он подумал, будто мне это важно. — Нет-нет, туда я не пойду. Там полно временных чиновников. Как тебе министерство внутренних дел? — Что угодно. Генри, только б ты был доволен,сказала я. Тут королевская семья вышла на балкон, и все негромко запели. Это были не вожди, вроде Гитлера, Сталина, Черчилля, Рузвельта, а просто семья, которая никому ничего плохого не сделала. Я хотела, чтобы рядом со мной был Морис. Я хотела все начать сызнова. Я хотела, чтобы у меня была семья. — Очень трогательно, правда? — сказал Генри.Что ж, теперь мы можем спокойно спать.Словно мы хоть что-нибудь другое делали по ночам. 16 сентября 1945. Надо быть умнее. Позавчера я вынимала все из старой сумки. Генри подарил мне новую, «по случаю Победы», наверное, страшно потратился,так вот, вынимала и нашла карточку «Ричард Смитт, Седарроуд, 16, с 4 до 6 ежедневно. Частная беседа. Рады всем, кто придет». И я подумала: хватит. Теперь я сделаю иначе. Если он убедит меня, что ничего не было, что мой обет — пустой, я напишу Морису и попрошу, если он хочет, чтобы все шло как раньше. Может быть, я даже уйду от Генри, не знаю. Только сперва стану поумнее. Не впаду больше в истерику. Буду жить разумно. Так что я пошла на Седар-роуд. Теперь я стараюсь вспомнить, что там было. Мисс Смитт подала чай, а потом ушла, и я осталась с ее братом. Он спросил, в чем мои трудности. Я села на диван, обитый ситцем, он — на стул и взял кошку на колени. Он ее гладил, у него красивые руки, мне они не понравились. Мне даже пятна нравились больше, но он сел так, чтобы я видела другую щеку. Я сказала: — Объясните, пожалуйста, почему вы так уверены, что Бога нет? Он гладил кошку, смотрел на свои руки, и я пожалела его, ведь он ими гордится. Если бы не было пятен, наверное, не было бы и гордости. — Вы слышали, как я говорил? — Да. — Там приходится упрощать. Надо, чтобы люди сами думали. Вы стали думать? — Да, вероятно... — В какой конфессии вы воспитаны? — Ни в какой. — Значит, вы не христианка? — Наверное, меня крестили. Это ведь принято, правда? — Если вы не верите в Бога, зачем вам моя помощь? И впрямь, зачем я пришла? Не могу же я ему рассказать про Мориса под обломками и про мой обет. |
