Изменить размер шрифта - +
По крайней мере, пока пациент находится в длительном сне низких мозговых волн.

Это что, я сам сделал?

Он снова потянулся, и его руки снова почти не шелохнулась (хотя левая — ведущая рука немного задрожала, но он почувствовал, что коснулся ладонью бутылки и снова раскачал ее.

«Это интересно», — подумал он и заснул. То был первый его настоящий сон, с того времени, как Ходжес (или этот его ниггер-газонокосильщик) послал его на эту кровать.

В последующие ночи — глубокой ночью, так чтобы никто точно не пришел и ничего не увидел, — Брейди экспериментировал со своей фантомной рукой. Иногда при этом он думал о своем однокласснике Генри Кросби по прозвищу Крюк, который потерял правую руку в автокатастрофе. У него был протез — очевидно, фальшивый, он на него надевал перчатку, — но иногда в школу он прицеплял крюк из нержавеющей стали. Генри утверждал, что многое легче брать крюком, ну и бонус — он пугал девушек: подкрадывался сзади и гладил их крюком по голой ноге или руке. Однажды он рассказал Брейди, что хотя и потерял руку семь лет назад, но иногда чувствует, как она чешется или покалывает, словно он ее отлежал. Он показал Брейди свою культю, гладкую и розовую. «Когда руку так покалывает — зуб даю, я мог бы ею голову почесать», — говорил Генри.

Теперь Брейди хорошо понимал, что чувствовал Крюк Кросби… Только вот он, Брейди, по-настоящему мог почесать голову фантомной рукой. Он пробовал. Также он обнаружил, что может тарахтеть жалюзи, когда медсестры опускали их вечером на окно. Окно было довольно далеко от кровати, но фантомная рука доставала и туда. Кто-то поставил на тумбочку возле кровати искусственные цветы в вазе (впоследствии он обнаружил, что это была медсестра Бекки Хелмингтон — единственный человек в больнице, который проявлял к нему хоть немного доброты) — и он мог двигать вазу по столу туда-сюда, проще простого.

Напрягая память — в которой было немало дыр, — он вспомнил, как называется это явление: телекинез. Способность передвигать предметы, сосредоточившись на них. Только вот от настоящей сосредоточенности у него немилосердно болела голова, а его разум, кажется, не очень был с этим связан. Все дело было в его руке — левой ведущей, хоть она и лежит, растопырив пальцы, на простыне и почти не шевелится.

Довольно удивительно. Он не сомневался, что Бэбино — доктор, который приходил к нему чаще всего (раньше приходил; что-то в последнее время он, кажется, потерял интерес к пациенту), — от радости прыгал бы до потолка, если бы узнал об этом, но свой новый талант Брейди собирался держать при себе.

До того, как он мог бы ему понадобился, но Брейди в этом сомневался. Шевелить ушами — это тоже талант, только от него нет никакой практической пользы. Да, он может раскачать бутылки на стойке с капельницей, тарахтеть жалюзи, стучать по картине на стене; может сделать так, чтобы простыни шевелились, будто под ними проплывает большая рыба. Иногда он что-то такое делал в присутствии медсестер, и те забавно пугались. Похоже, тем его новые способности и ограничивались. Он попытался включить телевизор над кроватью — не удалось. Попытался закрыть двери в санузел в палате — тоже не получилось. Схватить хромированную ручку он мог — он чувствовал пальцами ее холод и упругость, — но силы в его фантомной руке не хватало. По крайней мере, пока что. Он подумал: может, если он будет продолжать тренировать руку, то она станет сильнее.

Мне надо проснуться, думал он. Еще бы мне аспирина против этой бесконечной головной боли, заебала она уже, и поесть бы какой-нибудь настоящей еды. Да хоть миску больничного заварного крема — вот была бы вкуснятина. Скоро я это сделаю. Может, даже завтра.

Но он этого не сделал. Потому что на следующий день обнаружил, что телекинез — не единственная новая способность, которую он принес оттуда, где был.

Быстрый переход