|
Назову «Пророчества о конце света». Нет! Книг с такими названиями было уже немало. Вот как будет звучать название: «Новое видение конца света, открытое простому журналисту». Да! Точно! Теперь-то уж ко мне будут относиться с уважением, поймут, что Сидор Акашкин – настоящая звезда! – Сидор! – раздался из-за закрытой двери голос бабки Наталки. – Милок, ты спишь? – Не сплю, – буркнул Сидор и встал. Натянул старый спортивный костюм и вышел из комнаты. Бабка глядела на него с некоторым испугом. – Ты чего, бабуль? – Да не спится мне, а тут еще твой голос услыхала. Подумала: раз ты не спишь, может, чайку попьем? Я самовар быстро поставлю. – Хорошо. Попьем чайку, – воодушевленно сказал Сидор. – Я не против. Но до чая ли! Лишь мысль о книге его томила, мучила и жгла. Впрочем, чай – тоже неплохо. Бабка раскочегарила самоварчик, поставила на дощатый стол кружки, сахарницу, кувшинчик со сметаной и стопочку блинов, оставшихся от ужина. Порыскав в буфете, нашла и пряники мятные, и клубничное варенье. Сидор сел за стол, бабка Наталка налила себе и ему чаю, пододвинула вазочку с вареньем. В ночной тишине было особенно слышно, как потрескивают половицы дома, как что-то шуршит по стенам. – Старый у тебя дом, бабуль, – сказал Сидор, макая блин в варенье. – Старый, милок. – А кто его строил? Муж твой? – Муж… Эхе-хе! Этот дом был построен тогда, когда я еще косички заплетала да гусей пасла! – И кто в нем жил? – До революции в нем три сестры жили. Имен их не помню. Хорошие были девушки. Отец с матерью у них померли, наследство кой-какое осталось, вот они и жили, замуж не выходили, хотя многие к ним сватались. – Чего ж они замуж-то не шли? Бабка Наталка усмехнулась: – Замуж не напасть, а как бы замужем не пропасть. Не хотели, и все тут. Все состояние свое они пустили на дела милостыни, в доме открыли школу и лазарет. А потом революция случилась, сестер этих красноармейцы расстреляли как классовых врагов, а в доме сделали революционный музей. – Да дом-то вроде небольшой, где тут быть музею! – Однако ж был. Но недолго. При нэпе музей перевели в город, а в этом доме поселили актрису. Старую. Уж на пенсии. Она была очень одинокая и надменная, всех ниже себя считала. Бывалоча, идет за водой с ведром, меха наденет, платье парчовое, а народ вокруг только насмехается. А потом уж моим родителям, как актриса померла, дом отдали. У нас детей много было. Не заживались, правда. – Бабуль, – Сидор от волнения проглотил сушку, не разжевав, – а те сундуки, что на чердаке, может, от актрисы остались? Старушка жалостливо поглядела на Сидора: – Нету там никаких сундуков, Сидорушка. Помстилось тебе. Ты чай-то пей, родимый. Ночь Сидор провел смутно, а едва рассвело, он уже полез на чердак. Здесь было пыльно и пахло остывшей за ночь черепицей. Сидор огляделся. Черт! Сундуков, прятавшихся в пыли и тени, не было! Сидор бросился в угол, где они стояли, но ничто, ни одна пылинка не свидетельствовала о том, что здесь размещались три неподъемных сундука. – Глюки у меня от бардюжки, что ли, – прошептал Сидор. Нет. Ничего. Пустота и пыль. Сидор спустился вниз – бабка ушла пасти коз – и стремительно рванул в свою комнату. Расстегнул сумку… Книга была. Она снова выглядела старой и поблекшей, но главное – существовала. А это доказательство того, что Сидор не шизофреник. Он расстегнул железные скобки и уже собрался было открыть книгу, как вдруг голос за спиной приказал ему: – Не открывай. |
