Вы не находите начало несколько… э… опереточным?
– Что делать, обстоятельства, – Бизи спокойно разглядывал дымящийся кончик сигары. – Во всяком случае, разговор не доставит вам никаких неприятностей. Помимо тех, которые уже были в этот вечер. Если они, конечно, были.
– Вам‑то какое дело?
– А, все‑таки были!
– Вы что, следили за мной?
– Никоим образом! Глупо, а, кроме того, мы заинтересованы в вашем добром отношении. Тут чистая дедукция. Раз вы гуляли, то скорей всего могли кое‑что заметить, и это “кое‑что” вряд ли вам понравилось. Вы имеете представление о задачах нашего департамента?
– Откуда?
– Да, конечно. Кстати, маленькая просьба: пусть этот разговор останется между нами.
– А вы не находите, что это уже слишком? Я ничего у вас не выпытываю. Оставьте, пожалуйста, свои тайны при себе.
– Не могу. Мне надо вас с ними познакомить.
– Зачем?
– Необходимость. Вы сами убедитесь, что ваше молчание никому не нанесёт ущерба. Ни вам, ни вашей родине. Скорей наоборот.
– Объясните.
– Представьте, что вы инфекционист. К вам является некий, согласен, довольно подозрительный Бизи, который информирует вас, что в стране началась эпидемия. Эпидемия, которая может распространиться… далеко. В ваших или нет интересах узнать, что это за эпидемия? Сохранение в тайне такого разговора до отъезда из страны, по‑моему, не столь уж большая цена за подобную информацию.
– Откуда я знаю, что дело обстоит именно так?
Бизи окутывало облако дыма, и частота затяжек, пожалуй, была единственным признаком его волнения.
– Если дело обстоит не так, – невозмутимо ответил он, – если я вас обманываю, то вы будете вправе нарушить своё слово и разгласить все до последней запятой. Такой поступок, между прочим, станет концом моей карьеры.
– Тогда почему вы не можете обратиться официально?
– Увы! – Бизи развёл руками. – Полагаю, вы согласитесь, что так и должно быть, когда узнаете все. И ещё. Хотя мы и беседуем как сугубо частные лица, мой визит к вам – не только моя инициатива.
– В любом случае я оставляю за собой право поступить так, как считаю нужным, – жёстко сказал Полынов.
– Ладно, пусть будет по‑вашему! Сейчас, здесь, – хочу я того или нет, – с моей стороны возможна только полная откровенность. Дело вот в чем. С некоторых пор в нашем обществе развилось умонастроение, которое нас беспокоит. Тревожен сам характер этого умонастроения, но ещё тревожней то, что мы не можем выявить причину. Мы пришли к заключению, что эта проблема настолько сложна, неожиданна, что рядовые специалисты с ней не справятся. Разрешить её, пожалуй, может специалист только вашего класса.
– Это вы называете откровенностью? Вы же ничего не сказали! Что за умонастроение? Какая проблема? При чем тут я?
– Терпение. Умонастроение можно выразить одной фразой: “Долой науку!” Точнее, даже так: “Смерть разуму!”
– Откуда вы взяли, что эта проблема нова? Не изучена? Подобным умонастроениям столько же веков, сколько самой цивилизации.
– Верно. По есть одна маленькая особенность. Вы, конечно, читаете газеты, следите за международными известиями.
– Не очень внимательно, признаюсь. Последнее время я был…
– Знаю. Но готов спорить, что вы летели сюда с убеждением: “Вот тихая, спокойная страна, где давно уже не происходит ничего серьёзного. Конечно, газеты пишут о каких‑то анекдотических случаях, но где таких случаев нет”. Верно?
– Да.
– Так вот – это на поверхности. |