Люсьен в отчаянии внимал ее болтовне, которая наверняка еще больше рассердит отца. А в это время Эли-ан… Сумеют ли они теперь вызволить ее? Доктор открывал дверцы, подозрительно изучая салон машины. Но в этом отношении Люсьен не волновался. Эрве тщательно обшарил весь пол.

— Большое несчастье, когда нет отца, — не унималась мадам Корбино.

Видно, сегодня ей на ум приходили одни только неуместные фразы.

— Пришлите мне счет, — оборвал ее доктор. — А ты залезай.

Сам он сел за руль и опустил стекло.

— Уж вы простите его, ладно? — снова сказала она.

Наклонившись, она ждала какого-нибудь обнадеживающего слова. Но доктор включил сцепление, даже не попрощавшись. Люсьен почувствовал, что пробил час пустопорожнего трепа. В памяти всплыла фраза Бориса Виана: «Хороши только мертвые. Смерть — это гармония. У нее нет памяти. Всему конец. Пока ты не умер, и не мечтай о гармонии». Но Борис Виан остался уже в прошлом. Он годился для прежней жизни. Жизни до Элиан.

— Ты отдаешь себе отчет, — начал доктор отрывистым, резким тоном, который Люсьен так хорошо знал. — Вы оба несовершеннолетние. Если случится несчастье, кто окажется виноватым? Разумеется, я. И в какой-то степени гараж. Страховая компания откажется платить. Знаешь, чего ты заслуживаешь? Хорошей головомойки, это единственный доступный для твоего понимания язык.

Люсьен старался не шевелиться, по опыту зная, что буря постепенно утихнет, запутавшись в словах. А слова созданы для того, чтобы улетучиваться.

— И не вздумай уверять меня, будто вы ездили в Лору-Ботро. Не принимай меня за дурака. Ты весь промок, и машина в грязи, словно вы таскались по полям. Ну?.. Я жду ответа… Предпочитаешь отмалчиваться?.. Как хочешь, но я все равно узнаю. До тех пор, пока не скажешь правду, не получишь карманных денег. Конец развлечениям. И не пытайся занимать у Марты… Ты же уже проделывал эти штучки. Я в курсе. Ничего! Не получишь ничего!

Он умолк, и снова повисло молчание, более плотное, чем стена. Доктор сам отпер гараж.

— Ступай накрой на стол. Хоть иногда сделай чего-нибудь полезное.

Прежде Люсьен, оскорбившись, гремел бы посудой, швырял бы на скатерть тарелки и сыпал проклятия. Теперь же он оставался спокоен и рассеян, погрузившись в туман мечтаний. Он машинально ходил из кухни в столовую, ставил на газ кастрюли. Осмотрев свою тюрьму, она, наверное, ест бутерброды. Впрочем, нет. Она безусловно слишком взволнована. И ждет Бог знает чего, сидя на раскладушке. Они начали ужинать.

— Ты не хочешь сказать мне, куда вы ездили?

— В Лору-Ботро.

— Продолжаешь упорствовать? Ну что ж, я тоже упрямый.

Они молча ели, сидя друг против друга, словно два путешественника, очутившиеся за одним столом по воле случая. Они старались как можно меньше шуметь. Доктор вынул из кармана листочки, скрепленные скрепкой, сложил их и прислонил к бутылке. Люсьен увидел, как его глаза забегали от одной строчки к другой. Как это сказала мадам Корбино: «Большое несчастье, когда нет отца». А когда нет матери, тогда что? Зазвонил телефон. Доктор встал и торопливо вытер рот.

— Так куда вы ездили? — спросил он.

— В Лору-Ботро.

Он с горечью улыбнулся и вышел. А Люсьен, сам не зная почему, вдруг заплакал.

…На следующее утро Люсьен встал поздно. Больше всего он любил субботу. В этот день он не ходил в лицей. И он с удовольствием валялся в постели, закутавшись в одеяла, разомлев, от всего отгородившись, совершенно недосягаемый. Без мыслей, без потребностей, без желаний, он самозабвенно предавался мечтаниям. Но на этот раз все обстояло иначе. Наступила первая суббота, исполненная смысла. И вот доказательство: едва проснувшись, он встал и поставил крестик в своем календаре.