Он едет быстро, сворачивает на проспект, где живет Элиан. Ее малолитражка стоит на стоянке. В доме вроде бы все спокойно. А он уже вообразил, что увидит там тьму полицейских. Медленно проехав мимо, он делает вид, будто прогуливается, хотя прекрасно понимает, что никому до него нет дела. И тут он в первый раз замечает, что все три дома — дом Элиан, дом Эрве и его собственный — расположены не так уж далеко друг от друга. Все они находятся в одном и том же квартале, словно их нарочно свел друг с другом не просто случай, а сама судьба. Он останавливается у своего дома. Половина пятого. Он еще успеет зайти в больницу.

В приемной у отца толпилось много народа. Так что расспросы ему не грозят. Он оставляет в гараже свой мопед и садится в автобус. Надо проявлять осторожность. Если и с ним вдруг произойдет несчастный случай, что станется с Элиан? Никто и не узнает, где ее искать. Может, следовало бы оставить у себя на столе какое-нибудь письмо? Что-то вроде завещания. Я, нижеподписавшийся Люсьен Шайю, находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю… Но действительно ли он в здравом уме и твердой памяти? Он с увлечением перебирает эти дурацкие мысли, а мимо тем временем проносятся улицы, и в витринах зажигаются огни. За запотевшими стеклами они превращаются в красно-зеленые полосы. Ему хорошо. И хотелось бы подольше оставаться здесь. Он старается ни о чем не думать, не вызывать в памяти никаких образов. Это его тайное сокровище. Он насладится им позже.

Выйдя из автобуса и очутившись перед внушительным зданием больницы, он с трудом берет себя в руки, словно еще находится под впечатлением от увиденного фильма. Здесь все призывает его к порядку и горю: запах, тишина, холодный свет ламп. Ему указывают путь. Он поднимается в чересчур просторном лифте вместе с другими посетителями. У них у всех замкнутые лица людей, которых гложет забота. Длинный-предлинный коридор. Пронумерованные двери. Мимо проезжает каталка на резиновых колесах. Вытянутая фигура накрыта простыней. Верно, больного после операции везут обратно в палату. Несчастье на каждом шагу приобретает все более волнующие, зримые черты. Люсьен всеми фибрами начинает ощущать, что друг его тяжело ранен. На память ему приходят случайно прочитанные в газетах фразы: «Франко борется со смертью… Мальро борется со смертью…» Здесь эти слова обретают свой истинный смысл. Эрве борется со смертью, он — ловкий дзюдоист и знает верные приемы. Да, но в борьбе со смертью?.. В воображении Люсьена возникает некая абстрактная схватка, прерывистое дыхание, отчаянное сопротивление и под конец — вот эта самая каталка, которая удаляется, увозя побежденного. Он останавливается, ноги больше не слушаются его. Ему хочется, чтобы Эрве победил, иначе его собственное сражение утратит всякий смысл.

Санитарка спрашивает его, что ему нужно. А получив ответ, говорит:

— Посещения запрещены. Но его мать там. Я скажу ей.

Она тихонько отворяет дверь. Номер 117. Интересно, счастливый это номер или нет? Люсьен складывает цифры, делая проверку девяткой: 7 плюс 1 равняется 8, и еще плюс 1 равняется 9. Он решает, что номер счастливый. Появляется мадам Корбино. Она изменилась до неузнаваемости: похудевшая и в то же время опухшая, глаза красные, лицо посеревшее.

— Бедный мой Люсьен, — шепчет она. — Если бы вы его видели!

— Мне очень хотелось бы его увидеть.

Она знаком предлагает ему подойти поближе и заглянуть в полуоткрытую дверь. Он успевает увидеть раненого, голова которого плотно забинтована. Из пузырька, подвешенного на кронштейне, спускается трубочка, исчезающая под простыней. Другая трубочка вставлена в нос Эрве. Глаза у него закрыты. Подбородок зарос щетиной.

— Он нас слышит? — спрашивает Люсьен.