На долю м-ра Кливера досталось столько всяких похвал и в прессе, и в частном кругу, сколько может без вреда для себя переварить один человек; но мне показалось, что неудержимое восхищение, сиявшее в глазах Инфанта, и лёгкое волнение, происшедшее среди всего общества, приятно тронули его.

– Не желаете ли вы сесть на диван? – сказал Инфант. – Я сяду на стул Буало, а… – тут он взглянул на меня, чтобы напомнить мне о моих обязанностях хозяина.

Но я не спускал глаз с лица новеллиста. Кливер не имел, по-видимому, ни малейшего желания уйти и сел на диван.

Следуя первому великому закону армии, который гласит: «Всякая собственность должна быть общей, кроме денег, а их вам стоит только попросить у первого встречного», Инфант предложил гостю выпить и закурить. Это было самое меньшее, что он мог сделать для гостя, но самая щедрая похвала не могла бы выразить такого глубокого уважения и почтения, какое звучало в простых словах Инфанта, произнесённых из-за высокого бокала: «Скажите, когда, сэр…»

Кливер сказал «когда» и ещё гораздо больше этого, потому что он был золотой собеседник, и в том, как он держал себя среди всего этого поклонения, не было и тени самомнения. Молодые люди спросили его о том, когда зародилась его книга и не было ли ему трудно писать её и как он пришёл к своим убеждениям; и он отвечал им с такой же совершённой простотой, с какой его спрашивали. Его большие глаза блестели, он перебирал длинными тонкими пальцами свою большую седую бороду и дёргал её в моменты воодушевления.

Он не мог хорошенько понять молодёжь, которая с таким почтением ловила каждое его слово. Белая полоса – след киверного ремня – на скулах и подбородке; молодые, смелые глаза, окружённые лёгкими морщинами в углах век от необходимости пристально всматриваться вдаль при ярком солнечном сиянии, спокойное, равномерное дыхание и отрывистая неровная речь, вопросы, полные любознательности, приводили его в замешательство. Он мог создавать в своём воображении мужчин и женщин и посылать их в отдалённейшие концы земного шара, чтобы содействовать их благополучию и удовольствию; он знал все о сельской жизни и мог объяснять её особенности городским жителям, он знал также сердца многих городских и сельских жителей, но вот уже сорок лет, как он совершенно не встречался с такого рода существами, какими являлись эти субалтерны линейных войск. И он по-своему объяснил это своим молодым слушателям.

– Но как же вы могли узнать нас? – спросил Инфант. – Вы ведь сами видите, вы – нечто совершенно особенное.

Инфант выразил свою мысль скорее тоном, чем словами, но Кливер понял комплимент.

– Мы только «субы», – сказал Невин, – и мне кажется, мы не совсем похожи на тот сорт людей, с которыми вы привыкли встречаться в жизни.

– Это правда, – сказал Кливер, – я жил преимущественно среди людей, которые пишут, рисуют, лепят и тому подобное. У нас свой собственный язык и свои собственные интересы, а внешний мир не особенно волнует нас.

– Это, должно быть, страшно интересно, – заметил Буало. – У нас тоже свой мирок, но он, разумеется, не так интересен, как ваш. Вы знаете всех людей, которые что-нибудь дали обществу, мы же только скитаемся с места на место и ничего не делаем.