Подошел официант, подающий напитки, с картой вин, и Квадри начал довольно дотошно заказывать вина. Казалось, он был полностью поглощен этим занятием и долго обсуждал с официантом качество вин, в которых, по видимости, разбирался очень хорошо. Наконец он заказал белое сухое к рыбе, красное к жаркому и шампанское во льду. Специалиста по винам сменил обычный официант, и с ним повторилась та же сцена: разговоры знатоков о блюдах, колебания, размышления, вопросы и, наконец, заказ трех блюд — закуска, одно рыбное и одно мясное блюдо. Тем временем Лина и Джулия переговаривались вполголоса, и Марчелло, не сводящий с Лины глаз, стал почти что грезить наяву. Ему казалось, что у него за спиной снова раздается тревожный бой часов, в то время как он пожимает руку Квадри; ему казалось, что он снова видит отрубленную голову Орландо, глядящую на него из зеркала, и он понял, что в тот момент лицом к лицу столкнулся со своей судьбой, словно оказавшись перед камнем, лежащим на распутье двух дорог. Он вздрогнул, услышав, как Квадри спросил его своим обычным равнодушным тоном:

— Погуляли по Парижу?

— Да, немного.

— Понравилось?

— Очень.

Да, замечательный город, — сказал Квадри, словно говоря сам с собой и как бы делая Марчелло уступку, — но я хотел бы обратить ваше внимание на одну деталь, я уже говорил об этом сегодня: Париж — вовсе не порочный и развратный город, как пишут итальянские газеты… у вас, несомненно, подобное представление, но оно не соответствует действительности.

— Я вовсе так не думаю, — несколько удивленный, возразил Марчелло.

Я бы удивился, если бы вы так не думали, — сказал профессор, не глядя на него, — все молодые люди вашего поколения именно так и представляют себе Париж… они думают, что без строгости нет силы, и, чтобы почувствовать свою строгость, выдумывают несуществующие мишени для осуждения.

— Мне не кажется, что я отличаюсь особой строгостью, — сухо заметил Марчелло.

А я уверен, что — да, и сейчас вам это продемонстрирую, — сказал профессор. Он подождал, пока официант расставит тарелки с закусками, и продолжил: — Смотрите… держу пари, что, пока я заказывал вина, вы внутренне поражались тому, что я могу ценить подобные вещи… разве не так?

Как он догадался? Марчелло нехотя признал:

Может быть, вы и правы, но в этом нет ничего дурного… я думал так, потому что у вас самого, говоря вашими же словами, весьма строгая внешность.

Как и у вас, мой милый, как и у вас, — любезно повторил профессор. — Продолжим… сознайтесь: вы не любите вино и не знаете в нем толка.

— Да, сказать по правде, я почти никогда не пью, — сказал Марчелло, — но какое это имеет значение?

Большое, — спокойно ответил Квадри. — Огромное, и бьюсь об заклад, что вы не цените хороший стол.

— Я ем… — начал было Марчелло.

— Довольно о еде, — торжествующе подытожил профессор, — это и требовалось доказать… И, наконец, я уверен, что вы против любви… например, если в парке вы увидите целующуюся парочку, ваша первая реакция — осуждение и неприязнь, и очень возможно, вы сделаете вывод, что город, в котором находится этот парк, — бесстыжий город… не так ли?

Марчелло понял теперь, куда клонит Квадри, и сказал с усилием:

Никаких выводов я не сделаю… Верно только то, что, возможно, у меня нет врожденного вкуса к подобным вещам.