Она помолчала немного, потом спросила:

Ты думаешь, я уже беременна?

— Откуда я могу это знать?

— Если 6 это было так, — смеясь, сказала она, — это значило бы, что наш сын зачат в поезде.

— Тебе это было бы приятно?

Да, это было бы для него хорошей приметой… Как знать, потом он мог бы стать великим путешественником… Я хочу, чтобы первый ребенок был мальчик, а второй я бы предпочла девочку — уверена, что она была бы очень хорошенькой: ты красив, да и я не уродка, — у нас непременно должны рождаться очень красивые дети.

Марчелло не ответил, и Джулия спросила:

— Почему ты молчишь? Тебе не хотелось бы иметь от меня детей?

Конечно, хотелось бы, — ответил он и вдруг с изумлением обнаружил, что из глаз у него потекли слезы. Потом еще: горькие, обжигающие, словно они накипели в давние, прежние времена и, не пролившись, пропитались жгучей болью.

Слезы были вызваны словами Джулии о счастье, хотя он и не мог понять, отчего так произошло. Может быть, оттого, что за это счастье было заранее заплачено такой дорогой ценой, может быть, оттого, что он знал, что никогда не сможет быть счастлив, по крайней мере, так просто и трогательно, как об этом говорила Джулия. Наконец он с усилием подавил желание расплакаться и, чтобы не заметила Джулия, вытер глаза тыльной стороной ладони. Тем временем Джулия обнимала его все крепче, страстно прижимаясь к нему всем телом, стараясь заставить его неподвижные, безучастные руки ласкать и обнимать ее. Потом он почувствовал, как она приблизила свое лицо к его лицу и с исступленной детской жадностью стала покрывать его щеки, губы, лоб, подбородок частыми поцелуями. Наконец почти жалобно она пробормотала:

Почему ты не обнимешь меня? Возьми меня, — и в ее умоляющем голосе ему почти послышался упрек в том, что он больше думает о собственном, нежели о ее счастье.

И в тот момент, когда он обнимал ее и нежно и легко овладевал ею, а она, откинув голову на подушку и закрыв глаза, уже начинала поднимать и опускать бедра в ритмичном, спокойном, как бы задумчивом движении, словно морская волна, которая, растекаясь, то прильнет, то отхлынет от берега, в дверь громко постучали:

— Срочное письмо.

Что это? — пробормотала она, задыхаясь и приоткрывая глаза. — Не уходи… что тебе за дело?

Марчелло повернулся и увидел на полу в полосе света, выбивавшемся из-под двери, просунутое в щель письмо. В ту же минуту Джулия вновь упала навзничь, застыла под ним, запрокинув назад голову и глубоко дыша, вонзила ногти в его руки. Она перекатывала голову по подушке, а потом прошептала:

— Убей меня.

Без всякой причины Марчелло вспомнил вдруг крик Лино: "Убей меня, пристрели как собаку!" — и почувствовал, как страшное беспокойство овладевает его душой. Он долго ждал, пока руки Джулии не упали на кровать. Потом зажег лампу, спустил ноги на пол, взял письмо и снова лег рядом с женой. Джулия лежала теперь к нему спиной, свернувшись калачиком и закрыв глаза. Марчелло посмотрел на письмо, прежде чем положить его на край кровати, рядом с открытым и тяжело дышавшим ртом жены. На конверте было написано явно женским почерком: "Госпоже Джулии Клеричи". Он сказал:

— Письмо от синьоры Квадри.

Джулия пробормотала, не открывая глаз:

— Дай мне его.

Последовало долгое молчание. Письмо, находившееся на уровне рта Джулии, было ярко освещено лампой. Джулия, лежа расслабленно и неподвижно, казалось, спала. Наконец она вздохнула, открыла глаза и, взяв одной рукой письмо за уголок, зубами разорвала конверт, вынула из него листок и стала читать.

Марчелло увидел, что она улыбнулась, потом пробормотала:

Говорят, что в любви побеждает тот, кто уходит.