Ролинс взял банку, опрокинул остатки в рот, потом налил в нее воды, покрутил, выпил и уставился в пустую жестянку.

Если они думают, что у нас водятся деньги, то почему тогда не держат в приличных условиях, спросил он.

Не знаю. Они, видать, не заведуют тут распорядком. Их дело принимать арестантов. И выпускать.

Разве что так.

Загорелись прожектора на стенах.

Сейчас прогудят отбой, сказал Ролинс.

У нас есть еще пара минут.

Я и не подозревал, что на земле имеются такие места.

На земле имеется все что угодно.

Ролинс кивнул:

Это точно.

Где-то там, в пустыне, шел дождь. Ветер, что дул от туда, доносил запах креозотов. В маленьком шлакоблочном домике, встроенном в углу двора, загорелись огни. Там жил, словно сатрап в изгнании, какой-то состоятельный узник с поваром и телохранителем. За сетчатой дверью сооружения мелькнула фигура. Над крышей была натянута веревка, над которой, словно государственные флаги, тихо полоскалась на легком ветру выстиранная одежда хозяина. Ролинс кивнул на домик.

Ты его когда-нибудь видел?

Да, как-то вечером. Он стоял в дверях и курил сигару.

Ты усвоил их здешний жаргон?

Немного.

Что такое пуча?

Окурок. Бычок.

А что такое теколата?

То же самое.

Господи, сколько у них слов означают окурок!

Много. А ты знаешь, что такое папасоте?

Нет.

Большой человек. Шишка.

Они так зовут того типа, который живет в домике?

Да.

А мы с тобой парочка габачос.

Болильос.

И еще пендехос. Болваны.

Каждый может оказаться пендехо, пробормотал Джон Грейди.

Но мы с тобой здесь самые большие болваны.

Ничего на это не могу тебе возразить, приятель.

Какое-то время они сидели и молчали.

О чем задумался, наконец спросил Ролинс.

Сдается мне, что за здорово живешь нам отсюда с тобой не выбраться.

Ролинс кивнул. Они смотрели, как в свете прожекторов двигаются фигуры заключенных.

А все из-за одной чертовой лошади, буркнул Ролинс.

Джон Грейди наклонился вперед, сплюнул между расставленных ног, потом снова прислонился к стене.

Лошадь тут ни при чем, сказал он.

Ночью они лежали в камере на железных койках и прислушивались к тому, что происходит вокруг. Тишину нарушало храпение кого-то из соседней камеры, да где-то вдалеке пролаяла собака. Потом стало так тихо, что они слышали дыхание друг друга.

Мы с тобой возомнили себя крутыми ковбоями, произнес из темноты Ролинс.

Это точно.

А они могут убить нас в любой момент.

Тоже верно.

Два дня спустя папасоте прислал за ними человека. Это случилось вечером, когда они сидели во дворе. Высокий худой мексиканец пересек двор, подошел к ним, нагнулся, сказал, чтобы они шли за ним, потом выпрямился, повернулся и пошел. Он даже не оглянулся, что бы проверить, идут ли они следом.

Что будем делать, спросил Ролинс.

Джон Грейди кое-как поднялся, отряхнул рукой штаны и сказал:

Поднимай свою задницу.

Хозяина звали Перес. Его «особняк» имел лишь одну комнату, в центре которой стоял складной металлический стол с четырьмя стульями. У одной стены находилась железная кровать, а напротив – буфет, полка с посудой и плита с тремя конфорками. Когда они вошли, хозяин стоял у окна и смотрел на тюремный двор. Затем он повернулся, щелкнул пальцами, и тотчас же провожатый исчез за дверью.

Меня зовут Эмилио Перес, представился хозяин. Прошу вас, присаживайтесь.

Они отодвинули стулья, сели. Доски пола, как оказалось, не были прибиты гвоздями, а просто лежали на поперечинах, одна к другой. Блоки, из которых были сложены стены, не были скреплены известковым раствором. Потолок состоял из неошкуренных жердей, на которые были положены листы кровли, придавленные по краям кирпичами.