Скажем, такой: сидят волшебница с Конаном в подземном чертоге, беседуют за жизнь и строят стратегические планы. Примерно как муж с женой перед разводом: один намылился удрать, другая, может, и отпустила бы, но только после разделения имущества. Или, предположим, за ценную услугу… «Я бы к тебе без претензий, но принеси мне скальп Иван Иваныча… мерзкая он личность, и в прошлый вторник мне похотливо подмигнул…»
Фыркнув, Ким закрыл глаза и с головой погрузился в процесс сочинительства.
* * *
– Мой корабль был сделан из хорошего дерева, – сказал Конан. – Обшивка пробита, киль треснул, весла переломаны, но осталось много крепких досок. Клянусь Кромом, был бы у меня топор…
Он замолчал, мрачно уставившись на клетку с крохотными птичками в многоцветном оперении, чьи мелодичные трели соперничали со звоном фонтанных струй. Фонтан бил вином; судя по запаху, это было аргосское.
– И что бы ты сделал, будь у тебя топор? – спросила Дайома. Владычица острова сидела в невысоком креслице из слоновой кости. Поза ее была небрежной и соблазнительно-ленивой, но прищуренные глаза с тревогой следили за киммерийцем. Он расположился на ковре у ее ног, задумчиво уставившись в большую серебряную чашу.
– Я сделал бы плот, если бы нашлись веревки, – сказал Конан. – Сделал бы плот и уплыл на восток или на запад… или на север, или на юг… к Большой земле или в пасть Нергалу, все равно.
Прекрасные глаза Дайомы наполнились слезами.
– Тебе плохо со мной… – прошептала она. – Плохо, я знаю… Но почему? Разве ты не искал богатства и славы? И разве ты не обрел их? Тут, у меня?
– Богатство – пожалуй… Но слава, что приходит в снах и кончается вместе с ними, мне не нужна. Утром я уже не помню, с кем сражался и кого покорил. Но Кром видит, не это самое главное…
– А что же?
– Что? – Конан медленно перевернул чашу, убедился, что она пуста, и вновь наполнил ее из фонтана. – Знаешь, я странствовал по свету и думал, что завоюю власть, славу и богатство и буду счастлив. Но здесь, у тебя, я понял, что все не так. Не так! Поиск сокровищ дороже самих сокровищ, битва за власть дороже самой власти, путь к славе дороже самой славы… Понимаешь?
Дайома понимала, но, как всякая женщина, спросила совсем о другом:
– А я? Разве я не дороже власти, славы и богатства?
Конан отпил из чаши, потом небрежно погладил округлое колено своей возлюбленной.
– Ты очень красива, рыжая… Ты красива, и ты – великая чародейка, мастерица на всякие хитрые штуки… и цена твоя много выше славы, власти и богатства… Но путь к ним стоит еще дороже. Дороже всех женщин в мире! Клянусь бородою Крома, это так! – Он допил вино и добавил: – К тому же я хочу отомстить.
– Кому? – Прикрыв лицо ладонями, Дайома попыталась незаметно стереть слезы.
– Тому, кто погубил мой корабль. Тому, кто отправил на дно моих парней! Все они были проклятыми головорезами, и жизни их, пожалуй, не стоили медной стигийской монеты… Но не для меня! Не для меня! – Он яростно стиснул кулак. – И я хочу отомстить!
– Волнам и ветру? – спросила Дайома, лаская его темные волосы. – Ты безрассуден, милый!
– При чем здесь волны и ветер? Мой кормчий сказал, что буря наслана… А Шуга, барахтанский пес, понимал толк в таких делах! Прах и пепел! Наслана, понимаешь! Кем? Вот это я хотел бы знать! Кем и почему!
Несколько мгновений фея пребывала в задумчивости, размышляя, что сказать и как сказать; она уже почти решила, что план ее насчет Небсехта нужно осуществить и извлечь из него максимальную выгоду. |