- Боюсь, что гондольеры, подслушав нас, передадут все графу. Эти
занавески из бархата и шелка очень тонки, а уши у дворцовых гондольеров раза в четыре шире и глубже, чем у наемных.
- Позволь мне подняться к тебе в комнату, - попросил он Консуэло, когда они пристали к берегу у Корте-Минелли.
- ТЫ знаешь, что это против наших привычек и против нашего уговора, отвечала она.
- О, не отказывай мне, - вскричал Андзолето, - не приводи меня в отчаяние и бешенство!
Испуганная его словами и тоном, Консуэло не решилась отказать ему. Она зажгла лампу, опустила занавески и, увидав своего жениха мрачным и
задумчивым, обняла его.
- Скажи, что с тобой? - грустно спросила она. - У тебя такой несчастный, встревоженный вид сегодня вечером.
- А ты сама не знаешь, Консуэло? Не догадываешься?
- Нет, даю тебе слово!
- Так поклянись мне, что ты ничего не подозреваешь, поклянись мне душой твоей матери, поклянись распятием, перед которым ты молишься утром
и вечером...
- О! Клянусь тебе распятием и душой моей матери!
- А нашей любовью поклянешься?
- Да, и нашей любовью, и нашим вечным спасением...
- Я верю тебе, Консуэло: ведь если бы ты солгала, это была бы первая ложь в твоей жизни.
- Ну, а теперь ты объяснишь мне, в чем дело?
- Я ничего тебе не объясню, но, быть может, очень скоро ты поймешь меня... О! Когда наступит эта минута, тебе и так все будет слишком
ясно... Горе, горе будет нам обоим в тот день, когда ты узнаешь о моих теперешних муках!
- О боже! Какое же ужасное несчастье грозит нам? Боюсь, что в эту убогую комнату, где у нас с тобой не было до сих пор секретов друг от
друга, мы вернулись преследуемые каким-то злым роком. Недаром, уходя отсюда сегодня утром, я чувствовала, что возвращусь в отчаянии. Почему не
могу я насладиться днем, который казался мне таким прекрасным! Я ли не молила бога так искренне, так горячо! Я ли не отбросила всякие мысли о
гордости! Я ли не старалась петь, как только могла лучше! Не я ли огорчалась унижением Клоринды! Не я ли заручилась обещанием графа пригласить
ее вместе с нами на вторые роли, причем он сам не подозревает, что дал мне это обещание и уже не может взять назад свое слово. Повторяю: что же
сделала я дурного, чтобы переносить те муки, какие ты мне предсказываешь и какие я уже испытываю, раз их испытываешь ты?
- Ты в самом деле хочешь устроить ангажемент для Клоринды, Консуэло? - Я добьюсь этого, если только граф - человек слова. Бедняжка всегда
мечтала о театре, и это единственная возможная для нее будущность...
- И ты надеешься, что граф откажет Розальбе, которая кое-что знает, ради ничего не знающей Клоринды?
- Розальба не расстанется с Кориллой, ведь они сестры. Она уйдет с ней. Клориндой же мы с тобой займемся и научим ее использовать наилучшим
образом свой милый голосок. А публика всегда будет снисходительна к такой красавице. Наконец, если мне удастся устроить ее хотя бы на третьи
роли, уже и то хорошо - это будет первым шагом в ее карьере, началом ее самостоятельного существования.
- Ты просто святая, Консуэло! И ты не понимаешь, что эта облагодетельствованная тобой дура, в сущности годная даже не на третьи, а едва-
едва на четвертые роли, никогда не простит тебе того, что сама ты на первых ролях?
- Что мне до ее неблагодарности! Увы! Я слишком хорошо знаю, что такое неблагодарность и неблагодарные!
- Ты? - И Андзолето расхохотался, целуя ее с прежней братской нежностью. |