Она поспешно заговорила, стараясь не дать собеседнице повода отпустить очередную, столь же болезненную любезность.
— Я служу не так давно. Тебе, как врачу, должно быть известно о нашем происхождении.
— Ну да, разумеется. Врожденное уродство. — Теода смутилась, как будто затронула какую-то неприличную тему. И все-таки, по-моему, это ужасно. Ведь у тебя не было никакого выбора, — гневно выпалила она.
Внезапно Хельва ощутила огромное превосходство. — На начальном этапе, пожалуй, не было. Но теперь мне было бы очень трудно отказаться от стремительных бросков через космос и удовольствоваться ходьбой.
Услышав, как пренебрежительно Хельва произнесла последнее слово, женщина вспыхнула.
— Предоставляю это тому, кто станет моим «телом», — бросила Хельва и внутренне сжалась, снова вспомнив Дженнана.
— Я недавно слышала об одном из ваших кораблей — о том, который поет, сказала Теода.
— Да, я тоже слышала, — сухо отозвалась Хельва, не проявляя никакого желания продолжить разговор. Неужели ей постоянно будут напоминать о ее утрате?!
— Сколько лет вы живете?
— Сколько захотим.
— То есть… Я хотела спросить, какой корабль самый старший?
— Один из двухсотых до сих пор состоит на службе.
— Значит, ты еще совсем молода — ведь ты из восьмисотых.
— Да.
— А вот я, — проговорила Теода, устремив отсутствующий взгляд на зажатую в руке пустую банку, — я уже совсем старуха, и мой конец близок. В ее голосе не прозвучало ни сожаления, ни даже смирения.
Только сейчас до Хельвы дошло, что в этой душе тоже таится глубокая печаль, обреченно отсчитывающая дни и часы.
— Сколько осталось до выхода на орбиту?
— Сорок семь часов.
— Пора браться за дело, — Теода резко повернулась и отправилась в каюту, где, порывшись в мешке, достала видеокассету и проектор.
— В чем проблема? — вежливо поинтересовалась Хельва.
— На Ван Гог в созвездии Лира-2 нагрянула космическая эпидемия, и симптомы ее очень похожи на ту болезнь, которая поразила Медею сто двадцать пять лет назад, — пояснила Теода.
— Внезапно Хельва поняла, где Теода могла видеть корабли Миров. Она навела увеличение на лицо женщины и увидела сетку микроскопических морщин — свидетельство преклонного возраста. Сомнений нет — Теода жила на Медее, когда там разразилась космическая эпидемия. Хельва вспомнила, что мор обрушился на густо, населенные районы и за считанные дня свирепым ураганом пронесся по всей планете. Его натиск был так стремителен, а потери столь высоки, что часто медики, теряя силы, валились рядом с теми, кого выхаживали. Но некоторых болезнь не тронула, а почему — никто не знал. Переносимые по воздуху споры — возбудители заболевания — поражали не только людей, но и животных. И вдруг эпидемия отступила — так же внезапно, как появилась, — словно почувствовав, что силы галактического содружества, грозящие укротить ее неистовство, уже на пути к планете. Всего за неделю Медея опустела, немногие уцелевшие — и те, у кого хватило сил перенести изнурительную лихорадку, и те, кто по неизвестным причинам оказался к ней невосприимчив, посвятили жизнь поискам источника беды или ее причины, лекарства или вакцины.
Предприняв быстрый ассоциативный поиск в своей обширной памяти, Хельва выяснила, что было еще семь волн эпидемии, правда другого вида, но столь же неожиданных и необъяснимых, и некоторым из них удалось оказать лучшее сопротивление, чем тогда, на Медее. Самая опустошительная из всех зарегистрированных обрушилась на планету Клематис и унесла девяносто три процента человеческих жизней еще до того, как подоспела помощь. |