Стол тревожил смутными воспоминаниями, и темная поверхность мерцала, будто кто-то бросил на нее горсть крошечных алмазов. Взгляд провалился в эту мглу, и Джо внезапно ощутил себя стоящим над колодцем, что пронизывает планету насквозь. Алмазные блестки превратились в звезды, какими те виделись Джо из глубины шахты, где он вкалывал, – виделись даже тогда, когда на поверхности Земли царил день.

И его поразила безумная мысль, что какой-нибудь проигравшийся дотла бедолага может очертя голову ринуться в эту бездну, совершить свой Большой Прыжок. Но он будет вечно падать, так и не достигая желанного предела, каков бы ни был этот предел – геенна огненная или черная дыра.

Мысли смешались, в глазах потемнело, и страх холодными пальцами стиснул сердце. Рядом кто-то монотонно приговаривал:

– Ну давай, давай, десяточка, давай же!

Тут кости, которые уже перешли к Большому Грибу, соседу слева, застыли у середины стола, разрушая жутковатое видение. Но стоило Джо лишь взглянуть на них, как снова стало не по себе.

На больших желтовато-белых, будто из слоновой кости выточенных, с чрезмерно закругленными краями кубиках рубинами светились кроваво-красные точки. Их рисунки напоминали черепа. У двойки (а она выпала на одной из костей) точки стояли не наискосок, а вместе и были чуть сдвинуты от центра, наподобие глаз. На другой кости выпала пятерка. Кроме двух глаз, у нее к тому же красовался нос, а под ним два алых зуба. Большой Гриб проиграл – выпало семь, и он недобрал три очка до желанной десятки.

Длинная тонкая рука в белой перчатке коброй скользнула по сукну, и девица-крупье, подхватив кости, выложила их на край стола перед Джо. Сделав глубокий вдох, он взял со своей части стола светлую фишку и уже было положил рядом с костями, как вдруг спохватился, что здесь так не принято, и вернул ее на место. Но ему хотелось как следует разглядеть эту фишку. Была она цвета кофе с молоком, вернее, молока с кофе и слишком легкая. Что-то вытиснено на поверхности, но что именно, определить на ощупь не удалось.

Однако прикосновение было приятным, оно отозвалось легким покалыванием в пальцах, и энергия устремилась в уже готовую к броску руку.

Джо молниеносным взглядом обвел стоящих вокруг стола, в том числе и Великого Игрока напротив, и невозмутимо объявил: «Ставлю пенни», что на жаргоне игроков в кости означало доллар, то есть одну светлую фишку.

Большие Грибы возмущенно зафыркали, а толстопузый Мистер Костинс весь побагровел и уже было раскрыл рот, чтобы кликнуть вышибал, но…

Великий Игрок поднял черную атласную руку, махнул изящно вылепленной кистью. Мистер Костинс мгновенно остыл, а фырканье оборвалось, будто кто-то нажал на невидимую кнопку и дыра в корпусе ракеты затянулась сама собой. Тихий, хорошо поставленный голос, в котором не слышалось и тени насмешки, произнес:

– Продолжаем, господа.

Ну вот, подумал Джо, правильно я все понял про него. Настоящие мастера игры – безукоризненные джентльмены, они славятся своим великодушием к бедным.

– Ставка принята, – сдержанно хмыкнул кто-то из Больших Грибов.

Джо взял кости. На него глядели рубиновые черепа.

Сколько он себя помнил, его рука не знала промаха. В детстве Джо на спор ловил тарелкой сразу два яйца, с легкостью выигрывал все мраморные шарики у окрестных мальчишек и однажды поразил всех на школьном представлении, жонглируя шестеркой кубиков с буквами, так что в конце номера они легли рядком на ковер, выложив слово «Мамуля». Потом, когда он стал работать в шахте, его талант нашел себе новое применение. С расстояния в пятьдесят футов Джо убивал притаившуюся в темноте крысу – брошенный кусок породы рикошетом разбивал ей череп. Иногда он развлекался, закидывая отколовшиеся от стены камни обратно в щель, из которой они выпали. Быстро бросая их один за другим, он ухитрялся загнать на свои места семь камней подряд, и они, плотно прильнув друг к другу, как фрагменты пазла, какое-то время держались.