Она соскользнула на пол, стала на колени и начала горячо молиться. Потом она снова села на кушетку, но теперь лицо ее было бесстрастно. Филипп, молчавший все это время, вновь обратился к матери.

— Видите ли, мама. Вы просите меня остаться на берегу. Это, пожалуй, не лучший выход. Послушайте, что я вам скажу. Та комната, что напротив, заперта с тех пор, как я себя помню, но вы никогда не говорили почему. Только однажды, когда мы сидели без хлеба и потеряли надежду на возвращение дяди, я все же услышал кое-что от вас. Вы были тогда как безумная, мама, даже не замечали этого и некоторое время…

— И что же ты услышал, Филипп? — с беспокойством спросила женщина.

— Вы упоминали, мама, что там спрятаны деньги, которые могли бы спасти нас, но потом стали кричать, бредить и все повторяли, что скорее умрете, чем войдете в эту комнату. Так что же в ней? Почему она так долго заперта? Или вы мне все толком объясните, или я уйду в море.

Когда Филипп заговорил, мать словно оцепенела. Неподвижно, похожая на статую, сидела она с чуть приоткрытым ртом и застывшим взглядом, словно лишившись сил, прижав к груди руки, будто пытаясь сдержать боль, а когда Филипп произносил последние слова, начала клониться вперед, и у нее изо рта побежала струйка крови.

Филипп вскочил, подхватил мать и уложил ее на кушетку, однако кровотечение не прекращалось.

— Мама, мама! — воскликнул Филипп. — Что с вами?

Некоторое время страдалица не могла произнести ни слова. Она повернулась на бок, чтобы не захлебнуться, и пол покрылся алыми пятнами.

— Мамочка! Не молчите же, ради Бога! — просил сын с неописуемым страхом в голосе. — Что мне делать? Как помочь вам? О, Боже, что это?

— Смерть… дитя… мое… смерть! — простонала несчастная женщина и потеряла сознание.

Перепуганный Филипп выбежал из дома и стал звать на помощь. Двое или трое соседей откликнулись на его крики. Когда они занялись вдовой, пытаясь привести ее в чувство, Филипп бросился что есть мочи к доктору, бежать до которого нужно было добрую четверть часа. Доктор Путс или Путц — человек низенького роста, слыл бедным и скупым, но считался большим знатоком в своем деле. Филипп застал доктора дома и стал умолять его поспешить на помощь матери.

— Я пойду, да, конечно, — отвечал доктор Путс. По натуре он был человеком неуживчивым и к тому же едва владел местным наречием. — Но, минхер Вандердекен, а вы заплатите мне?

— Платить? Я? Мой дядя заплатит, как только вернется!

— Ваш дядя, шкипер Ван Бренан? Он и так задолжал мне четыре золотых гульдена. Ко всему прочему, его корабль мог затонуть!

— Он отдаст вам не только те гульдены, но и оплатит все ваши услуги! — с жаром возразил Филипп. — Пойдемте! Не то, пока вы тут несете чепуху, матушка может умереть!

— Но я не могу пойти с вами, минхер Филипп. Я как раз вспомнил, что должен навестить сына бургомистра Тернёзена, — не соглашался скряга.

— Послушайте, минхер Путс! — вспыхнул от ярости юноша. — Выбирайте: либо вы пойдете со мной по своей воле, либо я погоню вас! И не шутите со мной, иначе у вас будут неприятности!

Минхер Путс оказался в затруднительном положении, поскольку в округе всем был известен крутой нрав Филиппа.

— Я приду, минхер Филипп… то есть сразу… так только смогу.

— Ты отправишься сейчас же, жалкий скряга! — закричал Филипп и, схватив хилого доктора за шиворот, поволок его к двери.

— Убивают! Убивают! — визжал и сопротивлялся Путс, но возбужденный молодой человек тащил его за собой.