Они некоторое время молчали. Элис доела суп и намазала себе бутерброд.

Маленькая девочка увидела, что я за ней наблюдаю. Она взяла кусок хлеба и принялась его мусолить. Зубы у нее были белые. Такие же белые, как кожа.

— Где ты живешь? — спросила я. — Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

— Меня зовут Дора, — сказала она. — Я живу в большом доме на Уайльд-стрит.

— Вы только что переехали? — спросила я.

Мне показалось, она сейчас улыбнется. Но она сдержалась.

— О нет, — сказала она. — Я уже долго там живу.

Я спросила, живет ли она с родителями.

— Я их навещаю, — сказала она. И обернулась к Элис, — Ты уже поела?

Я велела ей не торопить Элис. Она ответила, хорошо, мэм. Она начинала действовать мне на нервы.

Когда дети пошли играть, я поняла, что за весь обед Дора съела только кусочек хлеба. Даже не притронулась к стакану молока, который я перед ней поставила. Точно так же, как к пирогу, салату и сыру. Вот тогда я должна была догадаться. Столько всего уже произошло. Что же такое было со мной?

Закрыв за девочками дверь, я обнаружила ту же самую черную землю на линолеуме. Наверное, она насыпалась с сандалий Доры. Земля была такая черная. Я понюхала ее. Знакомый запах, но не вспомнить, откуда я его знаю. В тот момент не смогла вспомнить. Я выбросила землю в мусорное ведро и вымыла руки.

Вечером я рассказала о девочке Джо.

— Ну, если она тебе не нравится, скажи, чтобы не приходила, — посоветовал он. — Вот и все.

— Но как я могу…

— Скажи, и все, — повторил он.

— Прямо так и сказать? Слушай, Дора, иди-ка ты домой?

— Это ее так зовут?

— Да.

— Просто скажи, чтобы больше не приходила. Вот и все.

— Как бы ты себя почувствовал, когда был ребенком, если бы тебе велели идти домой?

— Я бы пошел домой. Дай мне почитать.

Он уткнулся в свою газету. Я поднялась наверх, чтобы уложить Элис, которая как раз заканчивала чистить зубы. Она легла в кровать, и я включила ночник.

— Не надо, мама, — сказала она.

— Что за новости? — удивилась я. — Ты больше не боишься темноты?

— Дора говорит, что темнота — это приятно.

Вот тогда-то я и забеспокоилась. Конечно, не бояться темноты хорошо. Но кто скажет, что темнота — это приятно? Уж точно не пятилетняя девочка.

Я поцеловала ее на ночь и пошла вниз. Рассказала Джо.

— Ну прямо чудеса какие-то, — сказал он. — Мы едва ли не с пеленок пытались ей объяснить, что темноты не надо бояться. И что же происходит? Появляется эта малявка, и…

Он засмеялся.

— Хватило одного дня, — сказал он. — Одного дня.

На следующее утро я готовила завтрак. Выглянула в окно и увидела на песочной куче бескозырку Элис.

Я вышла в утреннюю прохладу. Микки выбрался из будки и встряхнулся. Я потрепала его по голове.

Подняла бескозырку. На влажном песке были какие-то знаки. Я присмотрелась. Многоугольники, точки и завитушки повсюду. Я протянула руку, чтобы стереть.

Не знаю, что меня вдруг пронзило.

В последний раз я испытывала похожее ощущение, когда меня ударила током лампа в спальне.

Я отдернула руку, перед глазами все плыло. Микки выл.

Следующее, что помню, — как сидела на ступеньках крыльца и тряслась так, словно меня обложили льдом. Заметила под крыльцом кусок хлеба. Она не съела даже хлеб.