— Разве я так уж низок в моральном отношении? Что а, пил? Брал взятки? Изменял ей? Ты уже не ребенок, Санди. И я тебе скажу. За двадцать три года нашей совместной жизни я ни разу ей не изменил. Никогда! Хотя женщины сами навязывались мне. И красивые женщины. Почему же твоя мать ставит меня так низко?

 

— Ничего она тебя не ставит низко! — буркнул я сердито, почему-то покраснев. — Мама ведь тоже тебе никогда не изменяла. Она любит тебя. Я же вижу. Потому ей так нестерпимо больно от твоей холодности.

 

— Она сама призналась однажды, что хотела бы не такого мужа.

 

— Возможно! Конечно, ей хотелось бы мужа попроще, поласковее, веселого и верного попутчика на трудной дороге. Но любит она тебя. Всю жизнь. Как же можно было ее так терзать? Ведь она вся преображалась от счастья, когда ты с ней был ласков. Но это было так редко. Все реже и реже. Знаешь, что мне вчера сказала мама на этой самой скамейке?

 

Отец быстро взглянул на меня и что-то прошептал.

 

— Мама сказала, что у тебя уже образовался устойчивый рефлекс гасить ее радость.

 

Я был так недоволен этим разговором, так устал, что понурил голову и больше уже ничего не сказал. Отец тоже долго молчал и курил. Я заметил, как поразили его мамины слова насчет рефлекса.

 

— Я понимаю, что тебе нелегко, — снова начал отец. — Дети всегда страдают, когда в семье разлад. Даже взрослые. Но поверь, мне еще тяжелее. По натуре я однолюб, семьянин. Не знаю, почему именно у меня так получилось. Все годы нашей совместной жизни я находился в раздраженном состоянии, Я очень чуток. Я чувствовал малейший оттенок критического отношения с ее стороны. И меня это бесило. Я отлично понимал, что Вика не считает меня настоящим человеком…

 

— Папа!

 

— Мне пришлось согласиться взять в дом — это в двухкомнатную то квартиру! — дочь Стасика. Почему я должен воспитывать его детей? Только мы с ними и возились! А как Виктория относится к моей матери? Она свою малограмотную мачеху больше уважает, чем мою мать. Хотя мама — кандидат наук! Для нее эта Катерина Давыдовна больший авторитет, чем муж. Я никогда не был для нее авторитетом — ни в чем!

 

Знаешь, что она сказала, когда я пришел ликующий домой и сообщил, что назначен главным инженером морзавода? Она — удивительное дело! — заметно погрустнела и сказала: «Как скоро ты этого добился!» Я совсем этого не добивался, но, когда получаешь повышение на работе, почему не порадоваться этому? Любая жена на ее месте гордилась бы мужем, а она огорчилась, видите ли. Никогда не видел такой нечестолюбивой женщины! Это у Рыбаковых в крови. Ее отец выше мастера не поднялся.

 

— Он секретарь партийного комитета завода. По-моему, это почетно.

 

— Конечно. Я ничего не говорю против него. Славный старик! — Отец посмотрел на часы и поднялся. — Пойду на завод…

 

— Сегодня ведь выходной?

 

— Работа помогает мне забыться. Мне очень тяжело, Александр! Сынок! Мне же хватает семьи. Моей семьи!

 

— Папа! Неужели вы не можете договориться?

 

— Не знаю, не знаю. Мы уже пробовали договариваться… А потом я увижу этот неодобряющий, критический взгляд, и мною овладевает холодное бешенство. Я никогда не оскорбил свою жену ни одним словом. Я сдерживался…

 

— Может, лучше, если бы ты не сдерживался, папа? Хорошенько бы поссорились, разбили пару тарелок, — а потом помирились!

 

— Разбили… тарелки? Какой вздор! Хм! Бить тарелки! — Отец пожал плечами.