|
Они все еще называются Швейцарской Гвардией, хотя уже ничем не напоминают тех солдат в опереточной форме. Никаких алебард: в раскрытой кобуре у каждого — практичный автоматический пистолет. Времена пестрой формы, разработку которой легенда — безусловно, ошибочно — приписывает Микеланджело, прошли. Единственным напоминанием о цветах Медичи — голубом, красном и желтом — служат три тонкие ленточки на форменном кармашке. Над ленточками нашит герб из серой ткани с перекрещивающимися ключами святого Петра под балдахином — символ «пустого места». Рим без папы. Проходит почти два часа до того, как двери в кабинет кардинала-камерленго раскрываются и охрана разрешает мне войти. Кардинал Фердинандо Альбани — маленький пухлый человек с пальцами, мягкими и жирными, как сардельки. В теперешние времена толстый человек — редкость. Возможно, я слишком долго держу его руку в своей, потому что он отдергивает ее почти раздраженно. Потом откашливается и произносит: — Прошу, располагайтесь, отец Дэниэлс. Простите, что не смог принять вас раньше, но я был вынужден посвятить себя непредвиденному делу. Кардинал садится за тяжелый старинный стол. Я думаю о том, сколько усилий стоило притащить его сюда. Сколько потерянных жизней. Большой книжный шкаф за спиной кардинала выглядит не менее старым. В нем стоят драгоценные книги в кожаных переплетах. За гравированным стеклом — не меньше двухсот томов. Вероятно, самое большое собрание книг, пережившее Великую Скорбь. Раньше я не бывал здесь. Кардинал улыбается, заметив, что я разглядываю высокий сводчатый потолок и украшающие его старинные фрески. — Вы интересуетесь искусством? Теперь уже я откашливаюсь: — Я теперь мало о нем думаю… Альбани смотрит на изображение в маленькой нише на стене: Иисус с Евангелием в руках. — Христос Пантократор, — показывает он с преувеличенной гордостью на фреску, далеко не являющуюся шедевром. Затем переходит к соседнему изображению: — Святой Урбан, папа и мученик. Кардинал поднимается с кресла, которое испускает протестующий скрип, и подходит к стене слева от стола. — До того, как стать моим кабинетом, это был склеп святой Сесилии. Здесь находилась ее гробница. Смотрите. Он медленно отодвигает бархатную занавеску, за которой оказывается ниша. В дрожащем свете канделябров появляется мраморная статуя лежащей лицом к стене молодой женщины. В голосе Альбани появляется сладкая нотка. — Святая Сесилия, — шепчет он. — Великий скульптор Мадерно изобразил ее такою, как ее нашли в тысяча пятьсот девяносто девятом году. Посмотрите на пальцы. Три пальца вытянуты на правой руке и один — на левой. Считается, что святая, умирая, хотела таким образом продемонстрировать свою веру в триединого Бога. Ее саркофаг находился в этой нише до восемьсот двадцать первого года. Вздохнув, кардинал опускает занавеску. — Это, к сожалению, всего лишь копия. Оригинал… Он делает рукой жест, указывая наверх, и вздрагивает. Потерян навсегда, говорит этот жест. Как и все остальное наверху. Альбани снова садится за стол. — Желаете что-нибудь выпить? Я мотаю головой. — Нет, спасибо. — Кажется, у нас осталось еще несколько пакетиков чая. Вы точно не хотите чашечку? — Не стоит. Я давно запретил себе вспоминать вкус чая и кофе. Лучше не будить воспоминания. — Ну тогда воды, — заключает прелат с улыбкой. Он дважды хлопает в ладоши. Из-за занавески в глубине комнаты выходит старый слуга, одетый в такой поношенный фрак, что кажется, будто он нашел его среди обломков «Титаника». |
