– Справимся, – успокоил я ее. – Письма-то идут?

   – Идут, и много. Я разговаривала с девочками из отдела писем. После сюжета о презентации в пансионате пошел поток. А что будет, когда мы станем выходить регулярно?

   – Справимся, – повторил я.

   Демин закончил правку текста. От первоначального варианта договора не осталось ничего.

   – Вот! – мстительно сказал Демин.

   Сказал так, как будто видел сейчас перед собой лицо Алекперова.

   Я пробежал глазами текст.

   – Хорошо, я поговорю с Алекперовым.

   – И не отступай! – напутствовал меня Демин. – Стой на своем!

   – Уж это непременно, – пообещал я. – Я его призову к порядку.

   – Здесь все всерьез, Женя! – недовольным голосом сказал Демин. – И повода для шуток я не вижу!

   – Ну хорошо, об этом после. Вернемся к нашим баранам. Что там с подготовкой съемочной площадки?

   – Еще дня три потребуется, – буркнул Илья.

   – Как раз успеем подыскать человека на роль президента.

   Проект договора я в тот же день передал в приемную Алекперова, а через пару дней столкнулся с ним у лифта. Он вышел из лифта в сопровождении охраны, сурово-озабоченный, как все последнее время, но остановился, увидев меня. И охранники тоже остановились, стреляя по сторонам настороженными взглядами.

   – Добрый день, – сказал Алекперов. – Поздравляю с успешным дебютом.

   Первый выпуск нашей программы уже вышел в эфир.

   – Спасибо, – ответил я.

   – Я просмотрел правку в проекте договора, – сказал Алекперов, и озабоченность в его взгляде сменилась печалью. – Это не ваша рука, Евгений Иванович.

   – Ну почему же, – вяло запротестовал я.

   – Не ваш характер там просматривается. Слишком уж агрессивный получается договор. Недобрый.

   Я понимал, о чем идет речь. У каждого договора, как у живого существа, есть характер. Бывает договор добрый, полюбовный, мягкий – договор равноправных, уважающих друг друга партнеров. А бывают договоры, в которых нет ничего, кроме недоверия и скрытой агрессивности. В них больше пишется не о том, что предполагается сделать, а о том, какие кары обрушатся на голову нарушившего условия.

   Алекперов оглянулся на охранников. Я понял, что он не хочет продолжать разговор при них.

   – Вы торопитесь?

   – Если честно – да, – кивнул я. – У меня съемка.

   – Хорошо, встретимся позже.

   Он что-то хотел сказать мне, я видел. Но не сказал, развернулся и направился вдоль по коридору. Сейчас я его уже не видел – его закрывали широкие спины охранников.

   12

   Иван Иванович Буряков прожил без двух лет полвека и за свою жизнь кем только не был. Он служил в армии и матросил на Дальнем Востоке. Строил Московское метро. Работал спасателем на водах в славном городе Сочи. Собирал кедровые шишки в сибирской тайге. Год отсидел в тюрьме, причем, судя по всему, не за свои, а за чужие грехи. Еще он охранял дачу известного в прошлом артиста театра Перевезенцева, по протекции которого чуть позже устроился на должность кладовщика в какой-то мелкой театральной конторе, но был с позором изгнан оттуда через пару месяцев, когда открылась его былая судимость, о которой он при приеме на работу деликатно умолчал.