Ваня Бурят занимал небольшой коттедж на берегу моря. Как и положено хозяину, он встретил гостей на пороге дома. Рядом с ним, держа в руках хлеб-соль, стояла китаянка, девушка лет семнадцати с мрамор­ным личиком, пухлыми губками и тонкими гибкими ручками. Она улыбалась, показывая белые зубы, и, вероятно, очень забавлялась представлением, в кото­ром играла роль хозяйки.

Грязнов отломил кусочек хлеба, макнул в соль, по­ложил в рот.

Как в России, — улыбнулся Бурят.

Не совсем, — возразил Грязнов, глядя на де­вушку.

Госпожа Ляньсан, — представил Ваня китаянку.

Слава легонько приложился к ручке девушки.

В дом или сначала попаримся?

Лучше в баньку.

Бурят приподнял руку, как бы прощаясь со Сло­ном, и тот послушно зашагал к машине.

Пусть бы попарился, — пожалел Мишку Гряз­нов. — По дороге только и разговоров было про баньку.

Успеет, — откликнулся Бурят.

Банька стояла в тени двух пальм, небольшая, ак­куратная, срубленная из осины, с просторным пред­банником.

Топлю березой, — кивнул на чурбаки Ваня.

Береза вроде здесь не растет, — неуверенно ска­зал Слава.

Не растет. А я топлю.

Дороговатое удовольствие...

Даром дают. В порту любой нашей древесины навалом.

Бурят разделся первым, открыл дверь парилки.

Заходи, Грязнов! Да смотри с полки не кувыр­нись! Парок сибирский!

Любил жаркий пар Слава, заядлых парильщиков пе­ресиживал в тех же Сандунах или Дорогомиловских, а тут вошел — и захватило дыхание.

Да-а... — протянул он. — Парок что надо...

Посидим?

Посидим. — Слава взобрался на полок, примо­стился рядом с Бурятом, огляделся. — Как в дере­венской. Кадки, валуны, котел и тот, кажись, мед­ный...

Медный, — подтвердил Ваня. — Прикрой плешь- то! Во-он шляпа лежит!

Ничего, — закряхтел Слава. — Пока терпимо.

Поддать, что ли?

Маленько можно.

Ваня спустился вниз, деревянным обшарпанным ковшиком зачерпнул кипятку из котла, плеснул на раскаленные камни.

Как?!

Хорошо-о... Хватит, Иван, хвати-ит!

Хорошо-о, — подтвердил Бурят, взгромоздившись на полок.

Ковшик-то, смотрю, расейский.

Дедовский. В прошлом году на родине побывал. В родимой деревеньке...

Каково приняли?

Приняли, — вздохнул Бурят. — Бабы попрята­лись, мужики с дробовиками засели. Изба пустая. Мать с отцом давно уж там, где и мы в свое время будем. Нашел вот один ковшик. Взял... Добавить?

Не-е, Ваня! Где веники-то?

В кадке. И мне захвати!

Какой?

Березовый!

А я, пожалуй, лавровым.

Охали, вскрикивали, кряхтели, хлеща друг друга вениками, и, распаренные, красные от нестерпимого жара, на карачках выползли в предбанник. Их ждал стол, уставленный бутылками с пивом, запотевшими от холода, в продолговатой тарелке лежали ломти осет­рины, дымился разварной картофель. Вскрыли пиво, припали к горлышкам.

Хор-роша... — отдуваясь, проговорил Гряз­нов. — Вот чего не ожидал в Гонконге, так баньки! Ува-ажил.

Они еще пару раз попарились и, накрывшись мах­ровыми простынями, поплелись к коттеджу.

Слышь, Иван, одежда-то моя где? — спохватил­ся Грязнов.

Бурят толкнул дверь в одну из комнат, молча ука­зал на диван, где лежала отутюженная рубашка, чис­тое нижнее белье и отдельно висел костюм, вычищен­ный, отглаженный, будто из магазина.