А Чернопятов молодец, свою акцию спланировал очень четко, для чего разыскал каким-то невообразимым образом известного медвежатника «всея Руси». Кто же теперь ему поверит, что вместо камушков в саквояже было толченое стекло? Почти десяток свидетелей видели, как Савелий извлекал из сейфа кожаный саквояж, а банковский клерк под дулом пистолета с трясущимися от страха руками открывал бронированную дверь лифта. И ничего удивительного в этом нет. Испугался малый, как не понять! На его месте любой другой в штаны бы наложил.

Саквояж Чернопятов поменял перед самым ограблением, и, пока Савелий размахивал стволом перед носом охраны, драгоценности, по всей видимости, находились у него где-то под столом. А в конце рабочего дня он спокойно вынес их из банка.

Со службы Чернопятов уволился уже на следующий день, оставив в полицейском участке подробнейшее объяснение случившегося. Очевидно, сейчас отдыхает где-нибудь в Ницце в сопровождении премилой прелестницы.

Елизавета подошла неслышно, со спины. Поцеловав его в макушку, она произнесла:

— К тебе Мамай.

— Пусть войдет, — кивнул Савелий.

Его взгляд снова упал на скомканную газету. На снимке видны двери банка. Они широко распахнуты, а в проеме в полный рост запечатлена крупная фигура управляющего. На лице нешуточная скорбь, как если бы все беды мира обрушились на его голову. Руки прижаты к вискам, словно он хотел сорвать с макушки остатки волос. Вот кому несладко!

— Здравствуй, хозяин, — поздоровался Мамай. Без подобострастия, обыкновенно, как будто они приятельствовали не одно десятилетие. — Жорка Чернопятов объявился.

— Вот как? — не сумел сдержать возгласа Савелий. — Где же он?

— В Марселе.

— Ага, значит, предполагали мы верно. Хочет уехать куда-нибудь в Америку на сытые хлеба. Оно и понятно, с таким-то багажом! Как вы его нашли?

Мамай добродушно улыбнулся:

— Как ты и предполагал, хозяин, он зашел в бордель поразвлечься. А там уже дежурили наши люди, вот один из них и узнал его по фотографии.

Мамай с некоторым подозрением посмотрел на дога мраморного окраса, вольготно разгуливающего по коврам. Пес подошел к нему вплотную, доброжелательно обнюхал, брезгливо фыркнул и, окончательно потеряв к гостю интерес, отошел в сторону.

— Хорошо. Выезжай немедленно! — распорядился Савелий. — Да прихвати кого-нибудь еще — деньги-то большие.

— Как скажешь, хозяин, — заторопился к выходу Мамай.

— Да не называй ты меня хозяином, — в сердцах обронил Родионов. — Что я тебе, барчук, что ли, какой?

— Как скажешь, хозяин, — улыбнулся Мамай, показав частокол белых зубов.

— А-а! — протянул Савелий и безнадежно махнул рукой.

Чернопятов тяжело откинулся на спинку стула. Брюхо приятно распирало от обильного ужина. Особенно поварам удались омары. Сколько же он съел их за вечер? Впрочем, какая разница! Чего ломать голову над подобными пустяками, ведь не последними же деньгами расплачивался! Что запомнилось, омары отменно шли под бордо. А количество выпитого вина тоже не поддавалось никакому подсчету.

Теперь можно понять, за что во Франции любят русских купцов. Вот за тот самый кураж, который находит на них во время застолья.

С чувством превосходства Чернопятов посмотрел на склонившегося в полупоклоне гарсона. Через его согнутую в локте руку было перекинуто белое полотенце, на лице застыло почтение и желание угодить столь именитому гостю, на лбу так и начертано: «Вам, месье, луну с неба?.. Пожалте, подано!» Еще неделю назад он сам так же простаивал перед управляющим банка, а теперь и ему всяк норовит угодить.