Джеремия по-прежнему не понимал, какие вдруг могли возникнуть новые поводы для страха.

— В чем дело? — спросил он. — Я не заметил ничего подозрительного.

— Ты сейчас видишь мир таким, каким видим его мы, — сказал Арос, вглядываясь в пламя. — Ты должен попытаться увидеть реальный мир.

Все еще ничего не понимая, однако решив все же последовать совету долговязого, Джеремия мысленно представил мир, из которого он прибыл — таким, каким он должен быть.

Тени рассеялись и танцующие здания остановились и выпрямились, но в то же время все осталось по-прежнему. Теперь он видел Чикаго в обоих измерениях одновременно, призрачном и реальном. Он попробовал сконцентрировать волю на втором, призрачная версия померкла, хоть и не исчезла окончательно. Пожар стих.

И только в одном месте огонь не унимался.

— Ты видишь? — спросила его Каллистра. — Видишь пожар в твоем мире?

— В моем… мире?

— Джеремия, он раздул небольшой пожар в реальном мире, — объяснил Арос. — Небольшой, но очень важный. Он может касаться твоего мира, мой друг. Касаться и заражать его своим злом.

Для Джеремии это не было откровением, он уже убедился в способности ворона вторгаться в жизнь людей. Именно из-за него погиб Гектор. Устроенный им пожар лишний раз демонстрировал, на что способна проклятая птица. Джеремию беспокоило другое, а именно: почему это открытие так поразило Ароса, единственного, который, как ему казалось, мог остановить ворона. От его воинственности не осталось и следа. Ворон показал, насколько ничтожными возможностями влиять на реальный мир обладал сам Арос.

— Вот летит он, герой-победитель! — каркал ворон, вращая кроваво-красным зрачком. — На колени перед лучшим из вас!

И Арос с Каллистрой действительно опустились на колени, но было очевидно, что сделали они это не по собственной воле. Что было сил они сопротивлялись злой воле ворона, которая тянула их вниз, но устоять не смогли. В довершение ворон заставил их согнуть спины и поклониться до земли.

Джеремия переводил недоуменный взгляд со своих товарищей по несчастью на ворона, потом на себя, потом снова на них. Он не чувствовал никакого побуждения вставать на колени. Ворон захохотал, но хохот его был каким-то запоздалым, словно так он старался замять некую неловкость, оплошность.

— Так на чем же мы остановились? Ах да! Настало время воздать дьяволу дьяволово! — Реальный мир исчез, и снопы огня взметнулись в небо, словно призванные подчеркнуть торжественность происходящего. — Смертный, пора отречься от короны, которой ты недостоин! Пора сбыться моему предназначению!

В жизни каждого человека случаются мгновения, когда решается судьба — несомненно, именно такое мгновение наступило для Джеремии. Он лихорадочно соображал, пытаясь подсчитать все за и против. Ждать помощи от его спутников не приходилось. Все теперь зависело от него самого. Он мог либо добровольно сдаться, отказавшись от власти, которой был наделен, либо сразиться с крылатым дьяволом.

Джеремия Тодтманн понимал, что победа птицы не была полной, окончательной. Будь могущество действительно настолько велико, как он пытался это представить, ему бы не потребовалось отнимать у Джеремии его чары.

Джеремия снова подумал о чарах. Мысль, которая как минимум дважды готова была осенить его, снова всплыла из глубин подсознания. Что такое ему говорили о чарах? Что они заряжаются и получают команду от избранного. Ворон скорее всего является порождением самих чар и ему необходим контроль над ними. В нем оказались аккумулированы страхи всех избранных смертных, которые когда-либо были связаны волшебными чарами, способными манипулировать его реальностью… Следовательно, избранник, носитель чар, должен уметь это делать…

Для Джеремии Тодтманна, короля Серых, все встало на свои места.