Но я-умный не только направил сюда те четыре корабля; но еще и договорился с Проуп, чтобы она высадила нас сюда. Зачем? Думаю, затем, чтобы у нас не оставалось возможности сбежать. Я не был балрогом – тот наверняка мог бы предвидеть, каким образом мы спасем Невинность или остановим Александра и Саманту Йорк, – но, видимо, был достаточно самонадеян для того, чтобы считать, что сумею справиться с задачей. Другими словами, моя умная половина обладала таким же самомнением, как и любая мандазарская королева с начала времен. Нравилось мне это или нет, но я был таким же, как они.

Честно говоря, при мысли об этом мне стало страшно. Мне вовсе не хотелось становиться умным, хитрым и жестоким. Но каков выход? Загнать мою умную часть подальше вглубь и никогда больше не выпускать? Я уже поступил так двадцать лет назад, когда решил, что лучше уж буду глупцом, чем признаю правду о сестре; и разве это кому-то помогло?

Пора было перестать прятаться. Глупым я был или умным, но пришло время стать самим собой. А если даже кое-что во мне и пугало меня самого, то подобные чувства свойственны и другим людям.

***

По прошествии двенадцати дней я оказался на Целестии, куда меня доставил «Палисандр». На этот раз путешествие в «хвосте» обошлось без каких-либо странных воспоминаний или разговоров с другими частями собственной личности – лишь неприятные ощущения в желудке, пока меня крутило и вертело во все стороны.

Мы высадились на краю Холленской топи, совсем рядом с тем местом, где упала моя спасательная шлюпка несколько недель назад. В этой части планеты наступала ночь – теплые летние сумерки, полные запаха перегноя и растущей зелени.

Мандазары, естественно, были с нами; однако они тут же поспешили домой, «чтобы люди могли побыть наедине друг с другом». Советница и остальные до сих пор искренне верили, что человеческие мужчина и женщина начнут обниматься и целоваться сразу же, как только останутся одни… и как только мандазары добрались до своих куполов, они тут же устроились поудобнее, с предвкушением наблюдая за нами.

– Гм, – улыбнулась Фестина. – Ты готов, ваше величество?

– Я думал, разведчики называют друг друга по имени, а не по титулу.

– Король Эдвард Первый, – предложила она. – Верховный монарх Целестии.

– Нет! Правительство и так уже меня боится.

– И правильно боится. Они этого заслужили.

В течение последних двух дней, пока наш корабль находился на орбите, Фестина спорила с официальными лицами Целестии по поводу того, следует ли разрешать мне высаживаться на планету. У них возникла мысль, что я могу оказаться фанатичным предводителем мятежников, который намеревается поднять десять миллионов мандазаров на безумный бунт. Ничего странного: уже начали просачиваться слухи о том, что совершили Сэм и мой отец, поэтому неудивительно, что ко всем представителям нашей семьи относились с недоверием.

Но у Целестии не было особого выбора. В любой момент все журналистское сообщество в Технократии (и Дивианском пространстве, и Фасскистерском союзе, и кто знает где еще) могло получить официальное коммюнике от ее величества королевы Трояна Невинности Первой, в котором сообщались бы все подробности чудовищных злодеяний, совершенных адмиралом Технократии против мандазарского народа. С этого мгновения мандазары стали бы очень важной темой для бесед за завтраком и для совещаний на высшем уровне по всей галактике.

Фестина сказала, что для правительства Целестии крайне важно занять правильную позицию. Взять, к примеру, фабрики, использовавшие мандазарских рабочих, похищенных вербовщиками. Вскоре владельцам этих фабрик предстояло обнаружить, что применять на конвейере труд мандазаров с промытыми мозгами становится весьма непопулярно. Им придется столкнуться с бойкотами, протестами и, что еще хуже, с встревоженными акционерами, которые вдруг окажутся нежеланными гостями на привычных вечеринках.