Король понял и тут же остыл. Действительно прекрасные и достойные картины, в которых тут никто не разбирался и не придавал им значения, занимали верхнюю часть стен в двух первых залах. Король бы охотно более внимательно осмотрел и занялся ими, но карандаш капитана де Вилль его отпугнул.

Вели дальше. Молчащий князь Иероним давал мало объяснений, а воеводы не было, который иногда в сокровищнице о диковинках рассказывал под хорошее настроение и для воспоминаний добавлял истории, самим выдуманные, всё новые.

Сам он, может, зная эту свою слабость, отказался от сопровождения, хотя осмотр с его комментариями был несравнимо более забавным. Так например, египетской мумии, как князь выражался, египетского шляхтича, пане коханку знал целую историю, подобную повести из тысяча и одной ночи; рог единорога был добычей его собственной охоты, хвалился индейским оружием, что сам привёз от дикарей, у которых был принят с великими почестями.

Капитан де Вилль скромней объяснял всё это, хотя часто немного профессиональней; около драгоценностей, чудовищных жемчужин и рубинов, как воловьи глаза, король прошёл холодно, едва даря их взглядом.

Между иными фамильными памятниками отворили шкаф, посвящённый князю Николаю Сиротке, в котором сложены были платья, доспехи, рукописи, печати.

– Я очень счастлив, – сказал король капитану, – что к этому достойному собранию что-то смогу добавить. У меня есть янчарка с инициалами его и гербами, которую разрешите мне положить туда, где она лучше всего должна поместиться.

Князь Иероним поблагодарил.

От Собеского тут находились и памятки Жолкиевского, венская добыча и дары французские, когда Людовик XIV неловко пытался привлечь на свою сторону Яна III.

Однако поспешили, минуя много вещей, хотя де Вилль сокращал объяснения, несколько часов заняли виденные только на поверхности сокровища.

Огромную коллекцию венецианских рюмок, кубков, золотых роструханов, чаш и сосудов для питья, расставленных на полках, по шкафам, рассматривать совсем не было времени, ни статуэток из слоновой кости и дерева, также в значительном количестве, так как князь сам раньше забавлялся точением и резьбой.

Токарное дело – на саксонском дворе такая излюбленная игрушка, что Август II за деревом и костью специально в Африку посылал, было модой в то время и развлечением великих особ. Князь-воевода также имел токарню и от его работы выходили необычные табакерки и коробочки, обложенные золотом, которыми иногда одаривал дружественных особ.

Поблагодарив князя Иеронима и капитана, король вышел из сокровищницы, объявляя желание пройтись по валам замка, для того чтобы подышать свежим воздухом и поглядеть на старинные пушки, установленные на бастионах. Были это те огромные картаны, которые так громко объявляли миру его прибытие.

Шёл с королём князь Иероним, а капитан, зная, как любопытно будет князю узнать о впечатлении, какое произвела сокровищница, побежал с рапортом к нему. Воевода, заметив его, потянул в сторону.

– А что? А что? – спросил он.

– Поглядел всё с уважением, – сказал де Вилль, – удивлялся.

– Хвалил? – вставил князь.

– Не слишком. Кто-то его должен был предупредить, – сказал капитан. – Восхищался только несколькими картинами.

– Ты записывал?

– А как же!

– Отослать ему их.

– Король также в сокровищницу пожертвовал янчарку князя Сиротки, – произнёс капитан.

– Откуда же он её взял? – промурчал воевода и замолчал. – Я жалею, что не мог ему сам показать сокровищницы… а ваша милость с князем Иеронимом не сумели объяснить как следует.

И князь продолжал дальше сам себе:

– Рассказал бы я ему историю египетского шляхтича, который имеет на лбу шрамы от сабли.