Но ничего не поделаешь. Никто, кроме президента, объявить чрезвычайное положение не может. А его не проймешь. Раз он уперся – не прошибешь, хоть из пушки стреляй.

Разве что предъявить ему человеческие жертвы… Только где их взять?

Хотя вообще‑то, если назавтра толпа будет такая же, как вчера или еще покруче, то за жертвами дело не станет.

Чем больше толпа, тем она страшнее. В огромной неуправляемой массе людей любая случайность может вызвать такую реакцию, что мало не покажется. Пустит кто‑нибудь панический слух – и пойдет лавина, да такая, что жертв будет больше, чем на похоронах Сталина и коронации Николая Второго вместе взятых.

То‑то президент будет локти кусать.

Но вообще‑то негоже пускать такие вещи на самотек.

Директор ФСБ, министр внутренних дел и министр обороны подумали об этом одновременно и после заседания, не сговариваясь, пошли ужинать вместе.

Остальные члены Штаба во главе с председателем не имели под рукой ни шпиков, ни шпионов, ни даже подслушивающих устройств, а потому содержание приватного разговора силовых министров за ужином осталось для них тайной.

15

– Ты обещал не смотреть! – капризно воскликнула Наташа, убедившись, что прикрыть грудь руками не получится. Дна не достать, и чтобы удержаться на плаву, руками надо непрерывно двигать.

– Я обещал делать вид, – поправил ее Ян.

Наташа наконец догадалась повернуться к нему спиной, но это был паллиатив. Все равно уже пора было на берег – не сидеть же в воде вечно.

Наташа перевернулась на грудь и поплыла по большой дуге, огибая Яна, который, однако, не дремал и пустился наперерез.

Они столкнулись в месте, где Яну было по грудь, а Наташе почти по шею, и подняли тучу брызг.

– Ах ты так! – завопила Наташа и ногами по дну побежала к берегу, стремясь занять более выгодную позицию.

По пути к мелководью они обрушивали друг на друга лавины воды и хохотали при этом, как сумасшедшие. У Наташи просто не было сил возмущаться – настолько ее захватило веселье. И даже на берегу она все никак не могла успокоиться.

– Я буду загорать, а ты делай вид, что на меня не смотришь, – произнесла она, наконец, давясь смехом.

– А тут еще море есть, – сообщил Ян, падая рядом. – Не хочешь посмотреть?

– Где море? Хочу море! – воскликнула Наташа, вскакивая, и ее хохот снова зазвенел над холмами.

Ян тоже вскочил на ноги и с криком «Бежим!» помчался в сторону моря.

Наташа сорвалась следом за ним – как была, в одних прозрачных кружевных трусиках.

Где она потом их потеряла, сказать трудно. Кажется, непосредственно в море при обстоятельствах, которые можно охарактеризовать, как временное помрачение рассудка на почве юношеской гиперсексуальности и эрогенного перевозбуждения.

– Серега узнает – убьет, – шептала она, когда Ян целовал ее у кромки воды.

Но когда Ян захотел завершить этот бесконечный день победным аккордом, который одним махом перевел бы его из разряда неискушенных мальчиков в категорию взрослых мужчин, Наташа мягко отстранила его и сказала: «Нет».

– Я люблю Сережу. Я не хочу ему изменять.

А потом вдруг заплакала, и Яну пришлось ее утешать, а она шептала сквозь слезы.

– Боже, я бы все отдала, чтобы он был здесь со мной.

Если влюбленная девочка семнадцати лет вдруг начинает говорить языком латиноамериканских мелодрам – в этом нет ничего странного.

Когда слезы высохли, Ян сказал:

– Знаешь, что я подумал. Если тут побывает много людей, как можно больше – то власти не смогут загнать всех в карантин.