Тебе девочка не смела говорить, но, когда мы оставались одни, она часто твердила: «Моя абаджиим станет невестой, вплетет себе в волосы золотые нити, и я тоже вплету…» Я бы сам украсил этими нитками рыженькие волосики нашей канареечки. Но что поделаешь…
Я не выдержала, отвернулась к окну и заплакала. Слезы были легкие, еле заметные, как туман за окном в этот грустный осенний вечер. Это были тайные слезы, которые тут же высыхали у меня на ресницах.
Как всегда, в этот вечер мы долго сидели внизу, в столовой. Хайруллах‑бей устроился в углу в кресле, надел очки и раскрыл у себя на коленях какую‑то толстую книгу.
– Госпожа новобрачная, – сказал он, – «молодому» мужу не надлежит заниматься чтением. Но ты уж меня прости. И не беспокойся, ночи длинные, еще будет время прочесть тебе любовную сказку.
Я еще ниже склонила голову над платком, который обвязывала.
Ах, этот старый доктор! Как я его любила раньше и как ненавидела в эту минуту! Значит, когда я, обеспамятев от горя, прижималась головой к его плечу, он… Значит, эти невинные голубые глаза под белесыми ресницами смотрели на меня как на женщину, как на будущую жену!..
Я мучилась, предаваясь этим горестным мыслям до тех пор, пока часы не пробили одиннадцать. Доктор кинул книгу на стол, потянулся, зевнул и поднялся с кресла.
– Ну, госпожа новобрачная, – обратился он ко мне, – пора ложиться. Пошли!
Шитье выпало у меня из рук. Я встала, взяла со стола подсвечник, подошла к окну, чтобы закрыть его, и долго‑долго всматривалась в ночную тьму. У меня мелькнула мысль: что, если сейчас тихо сбежать, умчаться по темным дорогам?
– Госпожа новобрачная, – позвал доктор, – ты что‑то слишком задумчива. Иди, иди наверх. Я дам онбаши кое‑какие распоряжения и тоже поднимусь.
Дряхлая кормилица доктора вместе с соседкой переодели меня, сунули опять в руки свечу и отвели в комнату моего супруга. Хайруллах‑бей все еще был внизу. Я стояла у шкафа, сжимая в кулаке подсвечник, скрестив на груди руки, словно защищалась от холода. Я дрожала, и плясавшее пламя свечи то и дело подпаливало кончики моих волос.
Наконец в коридоре на лестнице раздались шаги. В комнату вошел Хайруллах‑бей, мурлыча под нос какую‑то песенку, снимая на ходу сюртук.
Увидев меня, он поразился:
– Как, девочка, ты еще не легла?
Я открыла рот для ответа, но у меня только застучали зубы.
Доктор подошел вплотную и посмотрел мне в глаза.
– В чем дело, девочка? – спросил он изумленно. – Что ты делаешь в моей спальне?
И вдруг комната задрожала от громового хохота.
– Девочка, да, может, ты…
Доктор задохнулся от смеха. Потом он хлопнул себя по коленям, зажал пальцами рот и промычал:
– Так, значит, ты сюда… Ах, распутница! Думаешь, мы с тобой действительно стали мужем и женой? Ах ты, бессовестная! Ах, бесстыдница! Да накажет тебя аллах! Человек в отцы тебе годится, а ты…
Стены комнаты зашатались, потолок словно обрушился мне на голову.
– Ах ты, распутница с испорченным сердцем! Ай‑ай‑ай!.. И ты не постеснялась прийти ко мне в спальню в ночной сорочке!
Хотела бы я взглянуть на себя в ту минуту. Кто знает, какими цветами радуги полыхало мое лицо.
– Доктор‑бей, клянусь аллахом… Откуда же я знала? Так сказали…
– Ну пусть они подумали глупость, а ты?.. Я мог представить себе что угодно, только не это! В мои‑то годы! Бессовестная женщина посягает на мое целомудрие, на мою невинность!
Господи, какая это была пытка! Я кусала до крови губы, готова была провалиться сквозь землю. Стоило мне шевельнуть рукой, как насмешник‑доктор подбегал к окну и, вытягивая шею, кричал:
– Не подходи ко мне, девочка, я боюсь. |